“Я в доме Смерти с прошлого века”,

15 февраля, 2015 - 15:06

или Путь к пожизненной свободе

Осужденные на пожизненное заключение... В Армении их более сотни. Один из них — Мгер ЕНОКЯН, который уже почти 20 лет отбывает наказание, и за это время успел стать автором нескольких книг и... благотворителем.

В 1996-м он был приговорен к смертной казни за убийство однокурсника. На тот момент студенту медицинского университета, будущему стоматологу, родившемуся в семье врачей, было 20 лет. В 2003-м, согласно указу президента, его приговор изменили на пожизненное заключение.

Мгер Енокян не признает себя виновным, говорит, что не убивал человека, но сожалеет, что не смог предотвратить преступление. Члены гражданской инициативы, занимающейся делами пожизненно осужденных, деятели культуры, представители интеллигенции, не раз поднимали его вопрос... Примечательно, что Енокяну дважды удавалось совершать побег из “крытки”. И оба раза он бежал в паре с другим пожизненно осужденным — Согомоном Кочаряном, участником карабахской войны и разведчиком, который признает, что совершил убийство, однако отмечает, что его жертвой был наркоторговец-азербайджанец из Ирана, которому он “не позволил завезти отраву в нашу страну”.

В 2004-м они бежали из УИУ “Горис”. Спустя 10 недель их задержали и перевели в УИУ “Нубарашен”. Через пять лет “посмертники” совершили побег и из этой тюрьмы, в связи с чем несколько сотрудников колонии были привлечены к ответственности за халатность.

Мгер издал уже три книги — “Я беседую с тобой, Человек”, “В параллельном мире” и “Путь к пожизненной свободе” (отрывки из произведений публикуем ниже). Это и

тюремные письма, заметки, и просто размышления о смысле жизни, о тщетных поисках справедливости и сострадания. А еще — о всепобеждающей любви. Полученные от продажи первой книги деньги автор направил на благотворительность, в частности на лечение тяжелобольных детей.

Мгер ЕНОКЯН

Письмо из зоны

Почему я пишу это? Возможно, по той причине, по которой ты читаешь это. И еще: один знаменитый французский писатель сказал — за всю историю человечества еще никто не написал ни одной полностью правдивой истории ни о себе, ни о чьей-то жизни. Либо смесь правды и вымысла, либо свои чувства и мысли, приписываемые вымышленным персонажам...

Жизнь — не те дни, которые прожиты, а те, которые запомнены.

Я родился. Что помню? Наверно тепло, безопасность, добрoту, а еще мамин запах.

Про людей многое говорят фотографии. Это мгновения жизни, свидетельства того, что ты жив. У каждого есть фотографии. И у меня тоже. Только у меня большой пробел. Детство, юность... А где же молодость? Пустота.

...1996 год. Мне было 20 лет, я учился в Медицинском университете, хотел жить, иметь фотографии, как и все другие обыкновенные люди. Но меня приговорили к смерти. У взрослых есть суды, и в одном из них меня судили за преступление, которого я не совершал, а судья — такой серьезный человек с большой родинкой на щеке — заявил, что я опасен для общества, и меня надо убить. Я им сказал, что пытался спасти одного друга, когда другой друг убивал его. Но они не слушали меня, они даже своего внутреннего голоса не слушали, а на факты просто закрывали глаза. “Взрослое” правосудие остается слепым.

Все эти годы кричал и кричу — я не убивал друга. Но никто не слушает. Я нарушил закон, чтоб меня просто заметили, чтоб выслушали — два

раза бежал из тюрьмы... У “взрослых” опять появились вопросы, на которые они не могут дать ответов... Они решили, что более человечно не сразу убивать, а медленно — похоронив в каменном гробу, давая немного пищи и спертого воздуха. За нарушение правил и законов взрослых полагается наказание, и за два моих побега мне к пожизненному заключению добавили еще 15 лет тюрьмы. Глупо... Побывав на свободе (в сумме 32 дня) и находясь в самых крайних ситуациях, я не совершил ни одного преступления, ни одного проступка. Разве это не доказывает, что я не опасен для общества?

Пусть свое слово на этот счет скажет не тот “взрослый”, который с мечом в руке и с серьезным лицом, якобы знающий логические ответы на все вопросы, а ЧЕЛОВЕК, который мыслит чувствами, разум которого не замутнен “логическими законами”. Все эти годы, что без фото — я писал, говорил с тобой, ЧЕЛОВЕК, верил и верю в тебя. Я у людей прошу милосердия и справедливости, а не у бездушной системы, где нет ни добра, ни зла, а только ответы... Ответы на все вопросы.

И пусть Господь проявит снисхождение к тем, кто заблудился в лабиринтах своего разума и не видит души своей.

Аминь.

04.04.2011

 

ПУТЬ К ПОЖИЗНЕННОЙ СВОБОДЕ

 

Открыть глаза? Я уже проснулся.

Через закрытые веки чувствую свет.

Когда был маленьким, думал, что день начинается с рассвета. Даже не мог предположить, что у взрослых день начинается в темноте — ночью. Был уверен — новый день, как и люди, просыпается утром, вместе с солнцем. Я задумался, когда обнаружил, что долгие годы отсчет дня начинал не с того места. Что-то внутри меня сломалось... Открыл глаза.

Фотографии Женщины-девочки. Долго, не моргая, смотрю, целую изображение... Она есть, слава Богу.

А теперь я расскажу все с самого начала...

Дом Смерти

В двадцать лет я получил бумагу, где оповещалось о моей смерти. Да-да, это был документ о том, что впредь меня больше не существует. Все мои попытки доказать, что я ЖИВ, что могу Любить, Скучать, Плакать, Рисовать, Печалиться, Страдать, Восхищаться... роботы-судьи-могильщики отвергли: у них незрячие души. Поэтому с прошлого века я в доме Смерти, откуда и пишу.

Скоро будет двадцать лет, что я тут. Как удалось выжить, вопреки всем усилиям бездушной системы убить-уничтожить нас? Хотя многие погибли в “круглой” тюрьме, так и не найдя формулу спасения. Вслед за каждым мы думали — кто же следующий?

...С первых же дней, как очутился в доме Смерти, меня спасало воображение; представьте — помогло. Я вообразил, будто живу в космическом корабле, который, потеряв свой путь, блуждает в безграничной Вселенной. Света снаружи никогда не видел, неважно было — когда начинается день, когда кончается, и есть ли в этом смысл... Продолжал жить памятью о земном времени, верил, что когда-нибудь обязательно достигну света. Снаружи было черное пространство. Не было людей, городов, не было чувств, не было цивилизаций.

В космическом корабле я нашел морозильник, на котором большими буквами было написано “ДЛЯ ЗАМОРОЖЕНИЯ ЧУВСТВ”. Сразу же догадался о предназначении морозильника. Мою Любовь, Печаль, Грусть, Преданность, Совесть... все спрятал там. Если бы я не поступил так, то за три дня сошел бы с ума, а путешествие было долгим, слишком долгим. Это был единственный способ выжить.

В доме Смерти нашел библиотеку, полную старых, заплесневелых, потрепанных книг. Либо должен был читать их все, либо шестьдесят часов в день — именно столько здесь продолжался день — смотреть на серые стены. Хорошо, что у меня был выбор. Я выбрал книги. Читал, что попадалось, читал все время. Еще одна формула, чтобы не сойти с ума.

Четыре года не смотрел в собственные глаза: не было зеркала. Хотя иногда все-таки пытался в алюминиевой миске увидеть свое человеческое отражение, чтоб хотя бы почувствовать — со мной есть человек. Однако так беседовать не получалось, только силуэт был виден. Однажды неожиданно в руки попал маленький кусочек зеркала; нашел между многослойными решетками. Увидел бы меня кто-то со стороны, сравнил бы с маленьким ребенком, которому дали новую игрушку. Я, окаменев, внимательно смотрел на себя. Не узнал удивленно глянувших на меня из зеркала печальных глаз. Неужели за четыре года человек мог так измениться? У лба мои волосы поредели, вокруг глаз появились мелкие морщины; я увидел взгляд сильно измученного человека. А я наивно полагал, что остался тем же молодым парнем — улыбчивым, с озорными глазами. Долго смотрели друг на друга, я не вытерпел его строгого, изучающего взгляда, улыбнулся, потом подмигнул. Показалось, что мужчина из зеркала с некоторым опозданием улыбнулся, словно раздумывая, но затем вспомнил меня — помолодел: тоже подмигнул — сперва правым, потом левым глазом, а дальше и вовсе начал ребячиться, даже язык высовывал и громко смеялся. Как интересны глаза человека: тело стареет, но если в душе хоть что-то остается из детства — глаза никогда не стареют... Попытался рукой коснуться его лица.

— Неужели не понимаешь, что ты мертв?

Сразу же одернул свою руку:

— Я не мертв, ты ошибаешься.

— Говорю же — мертв, я годами скрывался от тебя, чтобы ты не узнал правду, не ужаснулся бы самого себя. Смотри, ты свое окно постоянно оставляешь открытым — зимой и летом, ночью и днем. Не чувствуешь, что сейчас сильный мороз в комнате?

— Окно оставляю открытым, потому что боюсь. Хоть какое-то отверстие должно быть, а то сойду с ума, постоянно оставаясь в закрытой комнате. Снова повторяю — я ЖИВ, ЖИВ, понял? Вижу тебя, разговариваем друг с другом.

— Да, но для того, чтобы выжить, из твоей души были удалены Тоска, Совесть, Любовь... помнишь?

— Нет, они не исчезли, просто были заморожены... Ты хорошо знаешь здешнюю формулу, как остаться ЖИВЫМ — никому не верить, ничего не просить, никого и ничего не бояться, не любить, не скучать, не жалеть...

— Видишь, ты лучше меня знаешь здешние законы, — мужчина в зеркале снова загрустил, погрузившись в свои мысли.

— Смотри на меня, внимательно смотри, ты не имеешь права сдаваться, слышишь, я с тобой, эй, все получится, ты знаешь, что сильный, сердце стучит, я его удары слышу каждый день, когда ты ложишься спать, сердце хочет вырваться на свободу, но я ему говорю — жди...

— Сколько? Сам знаешь, что это не мой мир, что большая ошибка мое нахождение здесь, что я невиновен, я не мертв, я живу.

— Ты веришь мне? — спросил я у смотрящего на меня из зеркала. Мужчина кивнул головой в знак согласия.

— Смотри мне в глаза, я обязательно найду путь... мы вернемся в мир Живых, главное — не теряй веру.

Семь лет в одной и той же камере

В доме Смерти людей закрывают в одной камере. Не разрешают выращивать комнатные растения, держать домашних животных, не разрешают красок, цветов, музыкальных инструментов. Как бы я хотел играть на пианино, держать рыбок, ухаживать за комнатными растениями. Первые семь лет мы жили без чистого воздуха и никогда не выходили из камеры. Когда же я пробовал пилить решетки всем, что попадалось под руку, меня уводили в карцер. Бросали туда и забывали...

Однажды в карцере умирал от голода, но громко пел, чтобы хоть как-то поднять настроение, прогнать плохие мысли. Слышу, к двери подходит надзиратель, в котором еще не все человеческое умерло.

— Мгер, подойди к двери.

— Кто ты?

— Армен... Картошку и хлеб принес тебе.

Откусывал от хлеба и продолжал петь себе под нос. Никогда не терял веру в свою борьбу, веру в Бога. Если я здесь — значит, так надо, значит, у меня есть миссия. Не знаю, почему Бог допустил, чтобы мой друг погиб, чтобы меня признали мертвым и привели сюда. Но понимаю, что двадцать лет назад началась моя борьба на пути к пожизненной свободе.

...Было пять таких камер под землей. Туалетов там не было. Только по утрам открывали двери и предоставляли всего две минуты, чтобы люди успели справить нужду, потом опять на целый день закрывали в камере со смердящим запахом. Старожилы дома Смерти рассказывали ужасные истории про погибших в этих камерах. Как сегодня помню историю Жоко.

— В этих камерах людей бросали на холодный бетонный пол и ногами зверски избивали до полусмерти. Потом раздевали догола, обливали ледяной водой и оставляли на всю ночь.

Работники тюрьмы знали и другой способ: бушлат погружали в холодную воду, потом надевали на приговоренного к смерти, привязывали к стулу и, опять же, оставляли в карцере на ночь. Человек замерзал и получал воспаление легких. Через некоторое время умирал. В соответствующих документах писали: “Умер от воспаления легких”. Все как по известной формуле: нет человека — нет проблемы. Таким способом убили около четырнадцати заключенных. И даже трупы не отдавали родным. Кто должен ответить за злодеяния этой системы? До того как Армения стала членом Европарламента, эти пять камер продолжали забирать человеческие жизни. И только по принуждению Европы были закрыты камеры-людоеды.

Масло в тюрьме

В голодные годы как-то получил пачку масла. Беспрецедентный случай в тюрьме для тех лет. Поровну поделил между сокамерниками — каждому по маленькому куску, а бумагу хотел выбросить, но Сето вскочил:

— Нет, Мгер, не бросай, — выхватил из моих рук обертку, разделся догола и начал обмазывать масляной бумагой все тело.

— О-ой, пусть тело всосет в себя жир, два дня не буду голодать.

Надо было видеть радость Сето.

Банка меда

Из мира живых ничего не разрешалось пропускать в дом Смерти. Мои родные находили выход. Через посыльных (работников тюрьмы, которые за определенную сумму заносили в тюрьму необходимые вещи и известия), давая большие деньги, отправляли еду. Но был один “секрет”: всю еду надо было съесть за ночь и уничтожить следы. Однажды таким путем в камеру “зашла” банка меда. Целая банка меда. А нас было трое. В середине ночи начали ложками быстро-быстро есть сладость.

— Ладно, допустим кое-как съедим все, а с банкой что делать? — вслух подумал я.

Всю ночь думали, куда же спрятать банку. Если б обнаружили — забили бы до смерти. До сих пор помню, как одного старого, кожа да кости, заключенного избивали из-за двух конфет. Бедолага, как только услышал голоса надзирателей, начал прямо с фантиками глотать конфеты, но две остались, не успел... Вспоминая эту историю с конфетами, всю ночь рыли тайник для банки из-под меда. Ее так и не обнаружили.

Безделье

Один заключенный с серьезным лицом сел и начал писать письма в разные государственные органы — комитет национальной безопасности, милицию, прокуратуру, администрацию президента...

— Аргам, что случилось? — спросили сокамерники.

Аргам молча продолжал свою работу. Через несколько дней представители этих учреждений прибыли в тюрьму. Аргама вызвали, положение было серьезным. Все мы были напуганы, но Аргам смеялся себе под нос. Я почувствовал, что он затеял какую-то игру.

Через полчаса Аргам вернулся в камеру с синяком под глазом.

— Шуток даже не понимают. От безделья решил поиграть. В один день назначил встречу всем: писал, что вопрос касается государственной безопасности. А что делать? Бездельничаю, хоть бы дали какую-нибудь работу. Как только узнали, что от скуки написал письма, озверели, дали в глаз.

Сатана в тюрьме

В одной из соседних камер как-то начался переполох, послышались громкие голоса. Все подошли к дверям и приставили уши... Послышался крик одного из старожилов дома Смерти. Выяснилось, что он скотчем заклеил себе рот, колпачки для ручек засунул в уши и, окаменев, присел в углу камеры. Сокамерники с трудом открыли ему рот, после чего он стал орать на всю тюрьму:

— Я все свои дыры закрыл — сзади, спереди; ребята вы тоже закрывайте. В этой могиле Сатана появился. Он через дыры заходит. Сатана не любит бодрствующих. Когда кто-то ночью не спит, он через какую-то дыру в теле пытается проникнуть внутрь и завладеть его душой...

Другой старожил из-за дверей кричал:

— Человек с ума сошел — Сатана ему мерещится, чего вы бьете бедного, хочет дыры свои заткнуть — пусть затыкает, чем он вам мешает?

...Мои мысли прервались, кто-то другой подошел к закрытым дверям своей камеры и громко закричал:

— Э-э-э-э, да, да...

Я приблизился:

— Что случилось?

Вопрос, пройдя по кольцеобразному коридору, столкнулся со стенами, видевшими ужасы, и откликнулся эхом:

— Случилось, случилось, случилось.

Странный житель после недолгого молчания сказал:

— Спрашиваешь — что случилось? Эти проклятые стены тебе отвечают — случилось, случилось, случилось, но истинная причина как раз в том, что ничего не случилось: мысли мои закончились, даже не о чем разговаривать с самим собой, вот поэтому и кричу... А ты что делаешь, чтобы не сойти с ума в этом аду?

— Читаю, чтоб не свихнуться, а ты своими криками сводишь меня с ума, понял? — грубо ответил я.

— Если не трудно, почитай мне...

Я подошел к столу, взял книгу, которую уже заканчивал, вернулся к закрытой двери и начал читать с самого начала. Странный сосед заплакал, как ребенок.

— Что случилось? — спросил я, но он рыдал. Когда же успокоился, сказал, что он пишет книгу о простых истинах, за которыми сокрыта большая тайна... Успокоившись, он начал читать:

— Если человеческое существо останется без воздуха три-четыре минуты, то умрет, около десяти дней без воды — умрет, около двух месяцев без еды — тоже умрет. Что такое еда?

Говоря просто — растительные и животные тела. Живем, размножаемся и умираем. А жизнь?

Человек сталкивается с человеком, обществом, с государством, государства сталкиваются с государствами,.. начинаются молчаливые войны, которые часто становятся настоящими войнами — кровопролитными, жестокими. Вот тут-то и разрывается маска человеческого существа и появляется скрытый зверь.

Странный житель прервал самого себя и громко завыл. Еще долго в ночной тишине раздавалось эхо этого ужасного воя. Все жители “Ада” подошли к своим вечно закрытым дверям.

— Да что с тобой случилось, бедный ты человек? — спросил я.

— Я не человек, я — зверь, это я про себя пишу, — странный житель снова заплакал, но потом продолжил:

— Человек начинает понимать, что такое человек и перестает быть человеком. Потом обращается к Богу, чтобы снова найти внутри себя Человека.

Уже светало. Тишина. Кричащая тишина. Плачущая тишина...

Ноги Сето

Никакой связи с внешним миром. Иметь телевизор или радио тоже запрещалось. В камере семь-восемь мужчин. Один из сидельцев, примерно тридцатилетний заключенный, особо ничем не отличавшийся от остальных, в последние несколько дней начал вести себя довольно-таки странно: ложась спать вечером и вставая утром, раздевался-одевался быстро, незаметно, как будто что-то скрывал. Нар было мало, только трое спали на нарах, остальные четверо — на холодном асфальте. Один из сокамерников решил быть повнимательнее.   — Эй ты, Сето, ноги побрил, что ли? Все, убирайся в другую камеру, ты что — голубой?

Сейчас я разобью тебе голову, — вскочил он с места, чтобы избить Сето.

— Это мое дело, не суй свой нос, — закричал Сето и начал бегать по камере.

— Эй, ты, а ногти чем в красное покрасил? Урод, это же паста, совсем с ума сошел?

Сето до глубины души обиделся:

— Да я... мать твою, эту систему, я же тридцатилетний мужчина, годами женского лица не вижу, что делать? Побрил ноги, чтобы обласкать самого себя: представляю, будто сплю с женщиной...

Мы все замерли и, опешив, смотрели на ноги Сето, на его красные ногти...

Новогодний торт и рыбак

Через несколько часов Новый год. Не любил этот день, может быть, более чем другие дни, которые, как и годы, были похожи друг на друга. Те, кто бодрствовал, решили приготовить торт. В камере, кроме прикрепленных к полу стола, двух табуреток и двух нар, были раздобытые специально для этого дня электрическая спираль, молочный порошок и сахарный песок. Черный тюремный хлеб разломили на две части и между ними как крем намазали взбитую смесь из молочного порошка и песка, потом спираль разостлали на полу и подключили к току. Сменяя друг друга, тюремный торт держали над раскаленной спиралью.

Спустя некоторое время новогодний “торт” был готов. Немного подгорел, но было очень вкусно. Утром встретивший Новый год во сне Надо отказался от своего куска торта, неподвижно сел на краю табуретки, держа в руках воображаемую удочку, смотрел вперед, на воображаемое озеро.

— Что ты делаешь, Надо? — спросили мы у него.

— Не мешайте, если надо будет, весь год так просижу, но обязательно поймаю рыбу; мама на Новый год всегда рыбу готовила.

Надо еще долго с удочкой в руках смотрел в одну и ту же точку на полу, терпеливо ожидая золотую рыбку своего детства...

Понял необъяснимое

Четырнадцать лет прошло с того дня, как меня привели в дом Смерти. Я искал, искал выход, искал цель моего пребывания тут. Пытался понять необъяснимое: “почему?”, из-за чего был наказан, став без вины виноватым. В одно мгновение невозможное стало возможным. Я вновь обрел Ту, которую потерял много веков назад, узнал Ее красивые, большие, как виноградины, глаза. Получалось, что единственный путь к Ней был через этот ад. Женщине-Девушке указал мое место сам Бог, нашептал Ей на ушко, что я в доме Смерти.

Когда я посмотрел в родные глаза, понял, что морозильник для чувств был миражом, что Любовь, Тоска, Совесть, Вера не покинули меня и не были заморожены, они ждали в доме моей души. Но тут только три раза в году разрешается видеть Любимую, обнимать и целовать ее... В другие дни я то же самое делал воображаемыми руками и глазами...

Представлял, что я с Ней — с моей Девочкой-Женщиной. Сейчас мы разговариваем письмами, невообразимой силой мысли притягиваем друг друга, как магниты. Ее письма всегда перед моими глазами, под рукой, Ее фотографии я разложил перед моей кроватью, чтобы утром, открыв глаза, не видеть мрачных стен камеры, а видеть Ее — мою Половину, от которой отделила меня бездушная система. Недостаток Любви возводит тюрьмы в душах людей.

“Логика тоски”

Утро. Как всегда, целую Ее фотографии, в сотый раз читаю письма, заменяющие кислород:

“Последняя рыбка в аквариуме после того, как погибла ее Половина, прожила всего один день... утром я нашла ее бездыханно лежащей на боку. Она не выдержала тоски. Человек же как камень, я — каменная, потому что живу без тебя — с тобой уже тысячу лет. А ты все время пишешь, что тосковать надо обдуманно, взвешенно; говоришь, что существует логика тоски. Нет никакой логики ни у Тоски, ни у Любви. Ты просто выдумал теорию логики тоски, чтоб не сойти с ума от самой Тоски”.

Как я понимал Ее... точно, плакала, когда писала эти строки. Я вернусь, обязательно. Продолжаю глотать мою духовную пищу:

“Мое самое любимое место на планете — твои объятия. Ты придешь, и я подарю Тебе семь малышей; всех назовем одним именем. Когда этим одним именем будем звать их домой со двора, все одновременно прибегут и мы вместе сядем за стол — обедать...”

Зачем? Зачем? Зачем разделять любящие сердца? Вместе смеемся, плачем, дышим письмами...

Подготовил

Валерий ГАСПАРЯН

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image