85 лет назад в июне 1931 года великий Осип Мандельштам опубликовал свое знаменитое стихотворение о Шуши. 85 лет спустя я нахожусь там же, где когда-то чета Мандельштамов. Сегодня в городе следы войны еще слишком наглядны, но город строится, население живет, церкви действуют. Тогда же картина была совершенно иной.

Основная часть города - вся его армянская часть, которая на протяжении 19 ого века и начала 20-ого представляла из себя один из самых значимых городов Южного Кавказа, в период поездки Мандельштама в Карабах лежала в руинах. Город был сожжен, а армянское население истреблено в марте 1920 года - за 11 лет до поездки Мандельштама. Было убито от 2-х до 10 тысяч армян. Точного подсчета нет, но Советская Энциклопедия упомянает число 2096 человек. Историк Арсен Мелик-Шахназаров считает наиболее реальной цифру от 6-и до 10 тысяч убитых.

Звучат также числа в 500 от историка Ричарда Ованисяна, но методология подсчета не ясна. Также не ясна методология чисел в 35 тысяч.

Был повешен предводитель Арцахской епархии Армянской церкви епископ Ваан Тер-Григорян вместе с большинством священослужителей. С момента резни армян 23 марта и вплоть до операции по освобождению Шуши 9 мая 1992 года перестал действовать кафедральный собор Газанчецоц.

Жена поэта Надежда Мандельштам о поездке в Карабах пишет:

«На рассвете мы выехали на автобусе из Гянджи в Шушу. Город начинался с бесконечного кладбища, потом крохотная базарная площадь, куда спускаются улицы разоренного города. Нам уже случалось видеть деревни, брошенные жителями, состоящие из нескольких полуразрушенных домов, но в этом городе, когда-то, очевидно, богатом и благоустроенном, картина катастрофы и резни была до ужаса наглядной. Мы прошлись по улицам, и всюду одно и то же: два ряда домов без крыш, без окон, без дверей. В вырезы окон видны пустые комнаты, изредка обрывки обоев, полуразрушенные печки, иногда остатки сломанной мебели. Дома из знаменитого розового туфа, двухэтажные. Все перегородки сломаны, и сквозь эти остовы всюду сквозит синее небо. Говорят, что после резни все колодцы были забиты трупами. Если кто и уцелел, то бежал из этого города смерти. На всех нагорных улицах мы не встретили ни одного человека. Лишь внизу — на базарной площади — копошилась кучка народу, но среди них ни одного армянина, только мусульмане. У О. М. создалось впечатление, будто мусульмане на рынке — это остатки тех убийц, которые с десяток лет назад разгромили город, только впрок им это не пошло: восточная нищета, чудовищные отрепья, гнойные болячки на лицах. Торговали горстями кукурузной муки, початками, лепешками… Мы не решились купить лепешек из этих рук, хотя есть нам хотелось… О. М. сказал, что в Шуше то же, что у нас, только здесь нагляднее и поэтому невозможно съесть ни куска хлеба… И воды не выпьешь из этих колодцев…

В городе не было не только гостиницы, но даже комнаты для приезжающих по имени «общо», где спят вместе мужчины и женщины. Автобус на Гянджу уходил наутро. Люди на базаре предлагали нам переночевать у них, но я боялась восточных болячек, а Мандельштам не мог отделаться от мысли, что перед ним погромщики и убийцы. Мы решили ехать в Степанакерт, областной город. Добраться туда можно было только на извозчике. Вот и попался нам безносый извозчик, единственный на стоянке, с кожаной нашлепкой, закрывавшей нос и часть лица. А дальше было все точно так, как в стихах: и мы не верили, что он нас действительно довезет до Степанакерта…».

А вот и само стихотворение:

ФАЭТОНЩИК



На высоком перевале

В мусульманской стороне

Мы со смертью пировали —

Было страшно, как во сне.



Нам попался фаэтонщик,

Пропеченный, как изюм,

Словно дьявола погонщик,

Односложен и угрюм.



То гортанный крик араба,

То бессмысленное «цо», —

Словно розу или жабу,

Он берег свое лицо:



Под кожевенною маской

Скрыв ужасные черты,

Он куда-то гнал коляску

До последней хрипоты.



И пошли толчки, разгоны,

И не слезть было с горы —

Закружились фаэтоны,

Постоялые дворы...



Я очнулся: стой, приятель!

Я припомнил — черт возьми!

Это чумный председатель

Заблудился с лошадьми!



Он безносой канителью

Правит, душу веселя,

Чтоб вертелась каруселью

Кисло-сладкая земля...



Так, в Нагорном Карабахе,

В хищном городе Шуше

Я изведал эти страхи,

Соприродные душе.



Сорок тысяч мертвых окон

Там видны со всех сторон

И труда бездушный кокон

На горах похоронен.



И бесстыдно розовеют

Обнаженные дома,

А над ними неба мреет

Темно-синяя чума.



12 июня 1931

Слышал версию, что азербайджанцы боялись заходить в армянскую часть города из за суеверий и страха мести со стороны призраков. Насколько боялись не ясно, но город лежал в руинах еще около 30 лет, и только в 60-ых было решено снести остатки города. Бульдозерами смели бывший город в ущелье. Даже не стали восстанавливать здания, которые можно было восстановить.

Сегодня Шуши - часть Нагорно-Карабахской Республики, здесь снова живут армяне, город медленно, но восстанавливается.