Автор публикуемого рассказа — Константин АРАМЯН, уроженец Армении, научный работник, долгие годы проработавший в ереванском НИИ и двадцать лет назад подавшийся в США. Он и там занимается научной деятельностью, а также пишет рассказы “за жизнь”. В данном случае о том, как он в советской Армении сорок лет назад покупал машину и как начиналась его водительская карьера. Текст пропитан ностальгическими подробностями и хорошо передает действительность и настроение брежневской эпохи, которую однажды сдуру назвали застоем и так же продолжают называть. Тоже сдуру. А ведь время — надо быть объективным — было для широких слоев трудящихся достаточно благостным и комфортным. Люди получали квартиры в новых жилых массивах, стали ездить за рубеж, покупать “стенки” и, главное, наконец-то автомобили. Фиат, он же “Жигули” ВАЗ-2101 — “зро мек” или “копейку”.

Сорок пять лет назад завод в Тольятти начал выпуск этого заветного итальяно-советского авто (на снимке справа: памятник "копейке" в Москве). Хотя завод очень скоро достиг пика производства, процесс приобретения легче все же не стал — их надо было выбивать или доставать. Этот автоаспект советской жизни хорошо передан Константином Арамяном и наверняка вызовет волну воспоминаний у тех, кто становился счастливым обладателем “зро мек”, “зро ерку”, “зро вец” и т.д. “Жигули” заполнили ереванские улицы — так начиналась автомобильная эпоха. С тех пор много воды утекло, “зеро мек” стал раритетом, лишь иногда мелькающим в ереванском пространстве. Не очень-то видно и их бывших владельцев. А некоторые эмигрировали в поисках лучшей доли, в том числе и лучших авто...

...Немного предыстории. Вначале о том, как я получил водительские права. НИИ, в котором я работал, перечислил в автошколу некоторую сумму и довольно большое число сотрудников могли на халяву заниматься в этой автошколе и сдать экзамены по ПДД (правилам дорожного движения) и, собственно, по вождению автомобиля. И почти все успешно прошли обучение и получили искомые “корочки”. Но только единицы из них в дальнейшем стали обладателями автомобиля. Авто, да еще и собственное, в те годы было почти недосягаемой мечтой советского инженера.
Я же лелеял надежду, что, купив автомобиль, я смогу возить жену по Армении в командировки. Мила работала в Республиканской глазной больнице и кроме основной работы должна была курировать окулистов районных больниц. Районы были поделены между врачами и на каждого приходилось по три-четыре, которые в течение года надо было посещать хотя бы по два раза. Трястись в автобусах, тем более с камнями в почках, было малоприятным занятием. Поэтому перспектива поездок по горным дорогам на своей машине делала для нас актуальным выражение “автомобиль не роскошь, а...”
Предстояло еще сдать экзамен по вождению. За рулем с инструктором я провел от силы три часа. Экзамен проводился на окраине Еревана на отрезке трассы Ереван — Севан между “Радиомачтой” и заводом шампанских вин. Две группы: одна сдавала на любительские права на “Жигулях” автошколы, другая группа будущих профессиональных водил — на грузовике ГАЗ-51. Обе машины двигались туда-обратно по этой дороге, а курсанты сидели в кузове грузовика и поочередно подсаживались к экзаменаторам кто в кабину грузовика, кто в салон “Жигулей”. Чтобы на жаре не трястись в открытом кузове, несколько человек сошли с грузовика и на обочине стали ждать своей очереди подсесть к жигулевскому экзаменатору. Когда в этой очереди я остался один и сидел где-то в тенечке, жигулевский гаишник, закончив с остальными и решив, наверное, что проэкзаменовал всех, проехал мимо меня. Я выскочил на дорогу, дождался грузовика и, помахав, остановил его. Объяснил ситуацию. Инспектор ГАИ, который экзаменовал будущих “профи”, сказал: “Ну, ничего, садись ко мне в кабину, сдашь вождение на грузовике”. Я говорю: “Ты что! Я же ни разу не садился за руль грузовика, тем более слышал, что, ведя грузовик, надо делать какие-то перегазовки!” Тот все-таки уговорил меня: “Все равно садись, я учту эту мелочь!” Поехали. Ездой, даже с моей точки зрения, это было назвать трудно. На лице инспектора была написана вся гамма его нехороших чувств к моему вождению. Наконец он сказал, чтобы я остановился и постарался хотя бы не съехать с обочины. Кое-как это мне удалось. Горестно вздохнув, он сказал: “Ну ладно, выходи. Считай, что экзамен сдал, раз я обещал учесть твои “обстоятельства”.
И вот такому водителю предстояло, в случае приобретения автомобиля, начинать свою любительско-водительскую карьеру. Забегая вперед, скажу, что, когда наконец в своем “Жигули” я начал ездить по городу, то на подъемах мотор, как правило, глох, и при попытке тронуться с места машина дергалась и тряслась. Тряслась от страха и вся моя семья, наблюдавшая мои героические попытки обуздать упрямую машину. Игорь, мой сын, рассказывал, что было интересно (и, наверное, стыдно) наблюдать за тем, как водители машин, едущих в одном со мной потоке, ухмылялись, а то и весело посмеивались, наблюдая эти смешные, на их взгляд, телодвижения моих “Жигулей”. Кстати, эти “телодвижения” в среде водителей-армян назывались “горгинават”. Так в армянский язык вошло русское слово “дергается”. Так или иначе, в августе 1978 года я получил водительские права.

Поздним весенним вечером 1980 года мне позвонила секретарь директора нашего НИИ и передала ему трубку. Вартан Смбатович сказал: “Костя, вот мы тут смотрим заявления наших сотрудников на получение автомобиля. Министерство выделило нам фонд на двадцать “Жигулей”. Завтра утром я вылетаю в Москву со списком тех, кого мы отобрали и дали право купить машину из этого фонда по госцене. Если ты готов к покупке, то мы тебя включим в этот список. Его сейчас подпишут секретарь парткома и председатель профкома, и я с этим списком улетаю”. Я, конечно, подтвердил свою готовность, хотя денег на покупку авто даже по госцене у меня не было. Но я помнил слова моего тестя, который сказал, чтобы я подавал заявление. Когда придет время выкупать выделенную мне машину, он эту сумму даст. Но с условием, что половину ее стоимости я впоследствии, когда смогу, отдам его второй дочери Рите. Иначе говоря, он этим делал подарок обеим своим дочерям.
Сам он тоже еще до этого подал заявление в Горсовет и тоже надеялся, что ему, ветерану войны и отставному офицеру, выделят автомобиль из спецфонда.
На следующий день в НИИ секретарь парткома обходил всех внесенных в список будущих владельцев машин с весьма приватным разговором. Каждому он доверительно сообщал, что тому человеку в министерстве, кто ведает распределением автомобилей по предприятиям, была обещана благодарность. И вот нам, внесенным в тот самый список, надо внести по триста рублей (в то время моя зарплата за полтора месяца) для этой “благодарности”. Естественно, все отнеслись к этому с пониманием.
Мне еще предстоит описание самой процедуры получения машин в Ереванском центре АвтоВАЗа. Поэтому, предваряя вопрос читателей этого рассказа: “А для чего я это так подробно описываю?”, отвечаю: “Это история. История некоего периода жизни нашего государства, государства “развитого социализма” с его тотальным дефицитом и как следствие тотальной коррупцией.
Это сейчас, если есть желание (и возможности!), человек заходит в автосалон и покупает “Тойоту”, “Мерседес” или преемницу “Жигулей” — “Ладу Приору” так же, как в гастрономе коробку конфет или батон колбасы. Сегодняшним молодым людям их отцы и деды, возможно, рассказывали о всех перипетиях с покупкой автомобиля в “те” времена. А уж следующие поколения смогут узнать об этом, если прочтут такой рассказ, например, как этот.
Примерно через месяц из центра АвтоВАЗа пришло сообщение, что автомобили получены и всем, кто в списке, надлежит явиться туда, чтобы оплатить и оформить покупку и получить вожделенные “Жигули”. Явились все! Сначала долго маялись в очереди у кассы, куда вносили деньги, конечно, наличными. Тогда понятия чеков, чековых книжек не было и в помине, и кассиры долго пересчитывали пухлые пачки купюр разного достоинства. Затем с квитанцией об оплате мы подходили к воротам огромного двора-стоянки, где нас дожидались наши железные кони.
Со стороны двора к воротам подходил некто, который назывался гонщиком, брал квитанцию и спрашивал — какого цвета машину вывезти. И тут-то оказывалось, что именно такого цвета машины в наличии нет. Следовал небольшой торг, после чего, получив в зубы десять рублей, “гонщик” уходил и через какое-то время подъезжал к воротам на машине желаемого цвета.  Наступала очередь стража ворот. Тот, намекнув, что висячий замок заржавел и его надо смазать и, получив от сообразительного клиента “смазку” в виде десятки, открывал ворота, и гонщик, загнав машину в какое-то помещение, уходил к следующему клиенту. Надо сказать, что эти “десятки”, реже “пятерки”, мы держали наготове, так как уже знали, кому, когда и сколько надо дать за услугу.
То, что затем происходило или производилось в помещении, называлось предпродажным обслуживанием. Там находились как минимум пять “высококвалифицированных специалистов”. Один доставал из багажника зеркала заднего вида и закреплял их к передним стойкам кузова — десять рублей! Другой из того же багажника вытаскивал колпаки колес и защелкивал их на ободе. Правда, он еще и подгонял машину к подъемнику — тоже десятка! Еще один “спец” нажимал на кнопку и подъемник поднимал машину. Этого благодарили только пятеркой. Под поднятую машину входил важный “ходовик” с набором гаечных ключей и подтягивал или делал вид, что подтягивает две-три каких-то гайки — опять десять рублей! Наконец, машина спущена с подъемников, отведена в сторону и можно подходить к старшему продавцу, сидящему в сторонке за столом. Он заполнял документы на машину и вручал их владельцу. В этой предпродажной цепочке он был последним и самым важным лицом и давать ему надо было пятнадцать-двадцать рублей. Я видел, как один из покупателей положил ему на стол десятку, и тот, брезгливо отодвинув от себя деньги, произнес: “Ты что, мне на семечки даешь?!” Бедняга полез в карман за новой красненькой.
Все это хамло вело себя с покупателями крайне заносчиво. За все время я не услышал ни одного “спасибо” за те, скажем так, чаевые, которые покупатели, смущаясь, всовывали в карманы их ВАЗовской спецодежды. Только двое сквозь зубы невнятно произнесли: “Гоэм”, то-есть “доволен”. Нет, не спасибо, а только высокомерное “доволен”.
Итак, я стал владельцем “Жигулей” ВАЗ-2101. В Армении их кратко именовали “зро мек” — “ноль один”, по последним двум цифрам модели. Так же по последним двум цифрам назывались и последующие модели “Жигулей”. А в России только за первой моделью навсегда закрепилось ласковое слово “копейка”.
И именно с этой нашей “копейкой” связана история, которую я и хочу рассказать.

...Конец лета 1980 года. Владеем машиной уже месяца четыре, но пока толком никуда из города не выезжали. На счетчике километров триста пробега.
Из Иванова приехал в гости Сережа Петров, сын Милиной кузины. Значит, он троюродный брат наших детей, а с Игорем даже одногодки — им скоро по восемнадцать, а Иришке скоро стукнет четырнадцать. Дети несколько дней погуляли по Еревану, а в выходной мы решили выехать за город на пикник. А как же! Мы теперь тоже “не лаптем щи хлебаем”, у нас как-никак своя машина!
Куда ехать, я тоже знаю. На склоне Арагаца, в нескольких километрах от Бюраканской обсерватории есть прекрасная поляна, окруженная тенистыми деревьями. Когда в Ереване и Араратской долине властвует летний зной, там, на груди Арагаца, прохлада и чудесный горный воздух. Не более месяца тому назад, когда в нашем НИИ мы сдали московской госкомиссии большую тему по ОКР (опытно-конструкторская работа), дирекция выделила какую-то сумму и наш институтский автобус ЛАЗ, чтобы все участники ОКР вместе с членами комиссии отметили пикником это важное событие. Водитель автобуса Арто уверенно привез нашу компанию на вышеозначенную полянку и мы провели там незабываемый день с шашлыком, вином и новинкой техники, кассетным магнитофоном. Вот туда направил свои стопы, то бишь колеса нашей машины, и я. Закупку всего, что нужно для пикника, взял на себя Игорь. Он же приготовил и бастурму для шашлыка. Мы выехали утром, по пути заехав в Аштарак к моей сестре Любе. Она обеспечила нас топливом — сухой виноградной лозой для жарки шашлыка.
Отвлекаясь, скажу, что до этого я шашлыком угощался чаще всего в Аштараке то в родительском доме, то у родственников или у друзей. И всегда шашлык готовился на углях от виноградной лозы. Аштаракцы, виноградари и виноделы, утверждают, что настоящий шашлык можно готовить только так. Никаких других дров или углей они не признают.
Выехали в сторону Бюракана часов в девять утра. Бюракан — одно из сел Аштаракского района и расположен на высоте 1500 метров. После Бюракана нам предстоит подняться к той самой поляне еще примерно на тысячу метров. Дорога хоть и шла на подъем, но пока не так круто и без особых поворотов. Вскоре показались башни обсерватории.
Проехали само село Бюракан. Дальше дорога пошла по крутому серпантину. Ехал я, естественно, очень осторожно. Наконец мы подъехали к той самой поляне. Но что это? Около поляны уже расположились два или три больших автобуса, и публика весело, шумно и деловито уже разжигала костры. Праздник жизни на этой поляне явно собирался состояться без нас, так как даже перспектив пристроиться в каком-либо уголке не было совсем. Увы, мы опоздали!
Оценив обстановку, я принял решение: мы спускаемся вниз, я знаю, как добраться до ущелья небольшой речки Оргов и на ее тенистых берегах найдем место для нашего пикника.
Кое-как развернувшись на крохотном пятачке, оставленном автобусами, мы начали спуск. Проехав два-три витка серпантина, я вдруг краем глаза заметил открывшийся с этого места вид на Арарат и Араратскую долину. Когда мы ехали на подъем, то Арарат был за нашей спиной. А теперь я увидел его во всей красе.
Сначала все это пронеслось в моем сознании в течение каких-то долей мгновения. Но в следующий миг какие-то чувства взяли верх над осторожностью, и я решил поделиться увиденным с нашим гостем. Держась одной рукой за руль, я простер вперед вторую руку и произнес: “Сережа, посмотри, как красив Арарат”. И тут я скорее почувствовал, чем ощутил, что случилось нечто нехорошее — я не вписывался в очередной поворот серпантина! Более инстинктивно, чем осознанно, я вывернул руль до упора вправо, нажал педаль тормоза и дернул ручник. Мое напряжение заметила Мила. Потом она говорила, что, выглянув в окно, увидела, что правое колесо уже наполовину находилось над обрывом. А это значило, что левый бок машины уже был даже не на обочине, а полностью повис над пропастью. На какое-то мгновенье машина остановилась. Мила говорит, что когда она поняла ситуацию, то ее мыслью было: удержимся мы или все-таки покатимся в пропасть? Потом еще долго это видение преследовало ее.
Машина медленно стала заваливаться на левый бок и, наконец, покатилась вниз под обрыв. Первый боковой кувырок, потом, ускоряясь, второй, третий и на четвертом, ударившись о что-то, остановилась. Наш “Жигуль” лежал на правом боку, слегка откинувшись на крышу, которая уперлась в огромный, выше машины, осколок скалы. Когда все стихло, я спросил: “Все живы?” Откликнулись хором. Слава богу, живы!
Бутылки с лимонадом, что были около Милы, разбились вдребезги уже во время первого кувырка и дальше при втором, третьем кувырках вокруг всех носились осколки и горлышки (такими горлышками пользуются в кровавых драках, как показывают в фильмах). Но никого ни один осколок не задел! Гитара, взятая Игорем для культурной программы, лежала на полке у заднего стекла тоже абсолютно неповрежденной, хотя само стекло вылетело на первом же витке падения и было разбито в крошево.
На наше счастье, остался неповрежденным и бензобак, иначе была бы беда, если на вытекающий бензин попала бы хоть одна искра от удара металла о скалы обрыва.
Когда мы окончательно приземлились, то у машины не было ни одного целого стекла. Крыша смята и почти касается спинок сидений. Первым вылез я, так как находился у левой двери и был в положении “сверху”. Дети выползли кто через левую заднюю дверь, кто через проем, где до этого было заднее стекло. Наконец я и Игорь вытянули из машины Милу. Она лежала на правой двери, которая стала “дном” перевернутой машины, встать и выкарабкаться самостоятельно не могла.
Беглый осмотр друг друга показал, что со всеми все более или менее в порядке. Разве что дети вытаскивали из рук, лица и шеи колючки, которыми они обзавелись, выползая из машины на росшие вокруг колючие кусты.
Иришка, оценив ситуацию, весело воскликнула: “Ура, пойдем поступать в каскадеры!” Да, видимо, только каскадеры могут выйти из покареженной машины как ни в чем не бывало после кульбитов с высоты шестиэтажного дома. А во время “полета” никто не произнес ни слова, не было криков и даже малейшей паники.
На пустынной до этого дороге стали останавливаться машины. Люди спускались по обрыву и бежали к нам. Скоро около нас собралось уже человек пятнадцать. Убедившись, что в медицинской помощи никто из нас не нуждается, стали предлагать варианты, что делать с машиной.
В полусотне метров от того места, где все это происходило, был небольшой дом. Как потом узнали, это был некий сторожевой пункт водохозяйства. Из этого дома к нам прибежали двое — мужчина и женщина. Женщина, причитая и почти плача, ощупывала детей, приговаривая: “Слава богу! Слава богу!” Как потом она рассказывала, именно на этом повороте каждый год случаются такие аварии. И всегда они кончались трагически. Всего месяц тому назад, говорит она, с поворота в обрыв на полном ходу свалился “Москвич”, все в нем погибли. Самая “благополучная” до сих пор авария — одного увезли в морг, троих — в больницу. Эти англух (безголовые) начальники, сколько им ни говори, так и не ставят на этих поворотах ограждений. Вот и сейчас мы с мужем, увидев все это, бежали к вам, думали, что, как обычно, будем вытаскивать из машины трупы. Но, слава богу, слава богу!
Я же думаю, что нас спасло то, что, во-первых, мы начали падать с нулевой скоростью, а не со всего разбега. Во-вторых, “пошли” под обрыв не носом, а боком. И, в-третьих, как считают Мила и Игорь, главным образом потому, что здесь не обошлось без участия самого господа бога, который в это августовское утро послал доброго ангела на склон Арагаца, чтобы тот не допустил нашей гибели.
Кто-то из собравшихся предложил поехать с ним в ближайший пансионат. Там есть автокран. Его можно пригнать, чтобы как-то вытащить нашу машину. Игорь уехал с ним. Другой добровольный спасатель предложил всем вместе попробовать поставить машину на колеса. Что очень успешно и совершили! Когда приехал Игорь с автокраном, то стало ясно, что стрела автокрана никак не дотянется с дороги до нашей машины, находящейся глубоко под обрывом. Зато мужчина, что из дома водохозяйства, сказал: “Знаете, я так думаю, что машину надо как-то подтащить или подкатить во двор нашего дома, там чем-то прикрыть и дальше вам думать, что делать. Так как вскоре здесь может появиться автоинспекция и у вас будет новая головная боль с гаишниками”.
Все согласились с его доводами. А один парень-здоровяк предложил немного выправить крышу машины, так как перед рулем осталась узкая щель вместо ветрового стекла. Игорь протиснулся на правое, пассажирское, сиденье. Парень — на водительское. Откинув спинки кресел, они легли на них, уперлись ногами в крышу и смогли довольно значительно приподнять ее. После этого завели мотор и, опустив ручной тормоз, покатили машину (тоже под уклон, но не такой крутой) к дому этого доброго мужика. Поставили в небольшой дворик. Его жена вынесла какое-то покрывало и им накрыли машину. Еще кто-то вызвался отвезти мою семью в Аштарак, чтобы там уже думать о дальнейших действиях. Я же остался ждать вестей от них.

Люба, конечно, изумилась и встревожилась, когда увидела, что компания, которую она всего пару часов назад проводила на пикник, возвратилась на чужой машине, да еще и без ее родного брата. Ей коротко поведали историю с нашим, мягко говоря, приключением, и она быстро сориентировалась. Люба в то время работала в Аштаракском райкоме и заведовала каким-то важным отделом. Так что вся районная знать была с ней в большой дружбе. Позвонила в Аштаракское ГАИ и, соединившись с тамошним начальником, капитаном Юрой Абовяном, обрисовала ситуацию, а со слов Игоря рассказала, где нахожусь я с нашей помятой машиной. И капитан помчался туда на своих служебных “Жигулях”. Прибыв на место, он представился мне и сказал, что приехать сюда его попросила Люба. У него уже был готов план. “Вот что, садись за руль моей машины, а я поеду на твоей”. — “Капитан, ты что! Я же всего час назад летел в пропасть, как я могу теперь вести машину вообще?!” Он объяснил, что другого выхода нет. Так как, выехав на трассу, можно нарваться на инспекторов уже республиканского ГАИ, и они наверняка остановят разбитую машину, если за рулем буду я. А его не остановят, увидя, что машину ведет капитан ГАИ, и значит он уже занимается этой аварией. На том и порешили. Обмотав лицо какой-то тряпкой, чтобы не продуло встречным потоком, он поехал впереди, а я на его машине за ним. Пока спускались по оставшемуся серпантину, все было более-менее терпимо. Выехав на дорогу Ереван — Ленинакан, капитан на огромной скорости помчался в сторону Аштарака. Я еле поспевал за ним. Так быстро ездить я еще не умел.
Вскоре въехали в Аштарак и направились к Любиному дому. У самого дома капитан остановился, вышел из машины и почему-то начал хохотать. Я подъехал и спросил его, в чем причина его такого веселья. Он говорит: “Знаешь, когда я ехал на твоей машине, то подумал: да-а, ездить на новой машине — это совсем другое дело! Не то что на моем заезженном гаишном драндулете. А сейчас, выйдя из машины, я снова посмотрел на эту измятую коробку и подумал: какая же это “новая” машина? И меня, извини, разобрал смех. Но зато, скажу тебе, ходовая часть в идеальном порядке. Найди хорошего кузовщика, выправляй железо, крась машину и езжай на здоровье!”
На том веселый капитан развернул свой “драндулет” и уехал, несмотря на настойчивые предложения Любы остаться, чтобы за столом отметить избавление от беды.
Поставили машину в Любин гараж. Открыли багажник и увидели, что там все осталось как было. Благодаря плотно уложенной охапке виноградной лозы кастрюля с шашлычной бастурмой даже не сдвинулась с места. Решили вместо несостоявшегося пикника на пленере приготовить шашлык на мангале и за большим столом под навесом Любиного двора попировать.
Пришел Размик, Любин муж, с бутылкой хорошего коньяка. На запах шашлыка подтянулись кое-кто из соседей. Все, поднимая бокал, произносили примерно одинаковую фразу, уместную для этого случая: “Да что такое машина — кусок железа! Разве сравнить ее с человеческой жизнью и видеть, что вы все после всего, что случилось, живы и здоровы!” Эту фразу в тот день я уже слышал неоднократно. И от тех, кто, остановив свои машины, спустились с обрыва и спешили к нам на помощь. И от доброй супружеской пары из того домика, где на время приютили нашего помятого “коня”. И от бравого капитана ГАИ.
Пришел и наш дальний родственник — дока в вопросах ремонта автомобилей, и на вскидку назвал сумму, в которую обойдется восстановление измятого кузова нашего авто. Надо только, говорит он, отдать машину в руки хорошего дзох-пчох, то-есть кузовщика. Дзох-пчох, так кузовщик кратко именуется в обиходе в наших краях. Дзох — это правщик, рихтовщик, выравнивающий погнутые части кузова. Он же пчох, потому что дует, то есть красит машину пульверизатором.
Через пару дней другой родственник, договорившись в том же центре ВАЗа с лучшим кузовщиком, перегнал нашу машину к нему. Помню имя этого кузовщика. Молодого парня звали Бардух (полное имя Бардугимеос, то есть Варфоломей по-армянски).
Бардух взялся за работу, но надо было купить все то, что восстановлению не подлежало: все двери, капот, оба передних крыла, все стекла. Многого в автоцентре не оказалось и пришлось побегать по получастным магазинам запчастей или доставать через знакомых. Крышу Бардух выправил идеально, машину покрасил и собрал. Когда я увидел ее, обомлел. Только придирчивый глаз опытного автомобилиста мог определить, что машина претерпела ремонт и покраску.
Наш возрожденный “Жигуль” можно было забирать из автосервиса. До этого я отреставрировал снятые с машины слегка погнутые и поцарапанные номерные знаки. Сделал это в одном из цехов опытного завода нашего НИИ. Сняли старую краску, отрихтовали, покрасили черной жаропрочной эмалью. Цифры и буквы я обвел белой краской.
Пока по этому делу я ходил в цех, его начальник, мой старый знакомый еще по работе на Армэлектрозаводе, пару раз подъезжал ко мне с предложением продать ему мою машину. Говорил: “Костя, я думаю, у тебя сердце уже остыло к этой машине, раз ты перенес в ней такое. Продай ее мне”. Я же отнекивался: мол, однажды перенеся “такое”, я, наоборот, еще больше прикипел душой к своим многострадальным “Жигулям”.
И надо же было, что когда я, прикрутив номерные знаки, выехал из АвтоВАЗа, мой тесть сообщил мне, что из Городского Совета пришло извещение, что выделенная ему машина прибыла и можно идти платить за нее и забирать. Спрашивал, как теперь ему быть с этим извещением.
Немного цифр. Госцена “копейки” была пять тысяч пятьсот рублей. На авторынке новая машина стоила двенадцать тысяч. А наша в общем-то новая, хотя и с отреставрированным кузовом машина могла “уйти” за десять тысяч. За ВАЗ-2105, “пятерку”, которую Горсовет выделил моему тестю, нужно было уплатить восемь тысяч рублей.
Так что наше краткое совещание с тестем вынесло решение: “копейку” продать, “пятерку” — выкупить. О чем я тут же сообщил своему потенциальному покупателю: “Забирай мою машину за восемь тысяч”, на что он сразу же, думаю, и с удовольствием согласился.
На следующее утро мы поехали в какую-то службу, быстро оформили куплю-продажу. Во сколько официально оценили машину, не помню. Но я, получив наличными свои восемь тысяч, отдал ключи от машины и техпаспорт, приехал домой на уже не нашей машине и за рулем был ее новый хозяин.
Еще через день с тестем поехали в тот же автоцентр и, пройдя знакомую процедуру предпродажного сервиса, выехали из ворот на новых “Жигулях” ВАЗ-2105 цвета золотистой охры. Это была машина из самой первой партии “пятерок”, поступивших в Ереван. В начале лета следующего года на ней мы с Милой предприняли дальнюю поездку в Трускавец, где ей предстояло попить “Нафтусю” после очередной операции на почках.
Во всех городах, городках и поселках Грузии, России и Украины, где мы останавливались, нашу машину окружали автолюбители и просто публика, впервые видевшая это новое чудо тогдашнего советского автопрома. Век иномарок, захлестнувших сегодня дороги всех уголков бывшего Союза, тогда еще не наступил.
На этой пятерке мы ездили вплоть до эмиграции в 1993 году в Соединенные Штаты.
А вспоминая нашу первую машину, Мила всегда говорит с грустью: “Бедная машина! Она взяла на себя нашу оплошность (хотя почему “нашу” — оплошность была только моя!), сама пострадала, но нас спасла. А мы, неблагодарные, предали ее и продали”.  Наша “копейка” не осталась даже на фотографии. Но осталась память как о каком-то добром существе, которое буквально на мгновение промелькнуло на небосклоне нашей жизни.

Подготовила Елена Шуваева-Петросян