Как минимум три даты, упоминаемые в литературе, могли бы претендовать на "год  рождения" Jim Dandy, Fat Man In A Famine (в русском переводе С. Майзельс "Джим Красавчик, или Голодающий толстяк"), а вкратце эту пьесу Уильяма Сарояна называют "Джим Дэнди". Более достоверным представляется 1947 год, когда она увидела свет в Сан-Франциско, о чем свидетельствует изданная в 1965 году на английском языке и составленная Дэвидом Хердианом "Библиография Уильяма Сарояна: 1934‒1964" с предисловием самого писателя. В том же 1965 году в 4-м томе "Театральной энциклопедии" "Джим Красавчик" причислен к большинству пьес Сарояна, которые "успеха не имели, они не ставились в театрах Бродвея, но Сароян продолжал писать пьесы, которые предназначались для любительских спектаклей (например, "Джим Дэнди", 1942)".

ЛИТЕРАТУРОВЕД БАКУР ГАЛСТЯН В КНИГЕ "ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ И ДРАМАТУРГИЯ УИЛЬЯМА САРОЯНА" (2015), рассматривая пьесу в контексте экзистенциальной поэтики, почему-то указывает 1954 год: "Драма "Джим Дэнди" (1954), которая была создана в годы американской депрессии (но Великая депрессия охватывает период с 1929‒1939 гг. ‒ К. Х.), является совершенно новым качеством в сарояновской антидраматургии".

"Джим Красавчик" - одна из тех пьес У. Сарояна, которые не были избалованы вниманием издателей и режиссеров-постановщиков, как, скажем, "В горах мое сердце", "Путь вашей жизни", "Эй, кто-нибудь!", "Избиение младенцев", "Убирайся, старик!", "Голодные", "Пещерные люди" и другие. Но ей достался "букет" колкостей и ярлыков, щедро раздаренных критиками, в частности, из-за железного занавеса в СССР.

Феерическая пьеса "Джим Красавчик", посвященная Араму Хачатуряну, действительно обладает музыкальной, "симфонической" фактурой. Ни событий, ни фабулы как таковых, ни характеров и обыденной атрибутики читатель не найдет, а зритель не увидит в пьесе.

Раскованная (неспроста с первого взгляда ее называли "разболтанной не только по форме, но и в чем-то в авторской мысли"), она также и вне конкретного пространства и времени. Не только совершенно условно, но и чисто случайно герои оказываются в огромном и прозрачном яйце с отколотой скорлупой. Чуточку нелепые, будто незадолго до появления на сцене покинувшие карнавальное представление, они всерьез наделены Сарояном собственной ролью и на фоне вместившихся в скорлупе библиотеки, тюрьмы и пещеры, под слитной надписью в глубине сцены "ТЕПЕРЬ ИЛИ НИКОГДА" эту роль должны доиграть. Участники философской круговерти жизни, они наделены "чувством собственного достоинства, юмора и простодушия. Здесь каждый - чудо". Вот такой тон задает автор в преамбуле пьесы, где дотошно и, пожалуй, ревностно рисует портреты неординарных личностей. Рядом с каждым из них, в их монологах, диалогах и репликах ощущается эффект присутствия самого Сарояна-суфлера, который заражает и втягивает в "дискуссию", насыщенную прежде всего притягательным лиризмом и комизмом, не едкой иронией, а подспудной легкой самоиронией, глубокой и оригинальной мотивацией общеизвестных истин и свежестью их интерпретации.

ВНЕЗАПНО МЕНЯЕТСЯ ХОД ПЬЕСЫ. СКЕПТИК И БРЮЗГА ФИШКИН ТО И ДЕЛО ТВЕРДИТ: "А проку никакого!", "Это глумление над правдой!" и прочее, Джим Красавчик (а из-за его спины выглядывают усы Сарояна) будто вызывает на ковер, и предоставляет полную свободу слова и действий: "Говорите правду!.. Любую. Всю правду. Расскажите о своей жизни. Или вы предпочитаете рассказать о моей? (Показывает на Джима Кроу.) Или о его? (Ласково.) Вы все еще боитесь. Не надо… Говорите правду". И в третьем акте пьесы разыгрывается другая пьеса, в которой по-прежнему нет ни жалких отщепенцев, ни растерянных героев, ни выходцев со дна жизни. Несмотря на быстроту метаморфозы, верится в убедительно светлое сарояновское мироощущение, торжество здоровой мечты и здравых мечтателей, когда вполне возможно превращение воды в вино, а "фишкиных-фитюлек", в "фишкиных-фельдмаршалов". А один из персонажей, дрессированный Гиббон, в утонченном гротеске Сарояна (неспроста же он начитался книг о людях) вполне способен причислить себя к человеческой породе, чтобы проникнуть в столь незатейливые и вместе с тем таинственные взаимоотношения человека с человеком. Не просто прямоходящий человек, а Его Величество Человек, как бы отдавая дань метаниям и поискам, на глазах приобщается к Доброте, Красоте, Поэзии, Вере ‒ вере прежде всего в самого себя и себе подобных. "Джим Красавчик", без нарочитого пафоса, ‒ это гимн каждому из его читателей на искреннем, прекрасном языке Сарояна: "Пьеса, ‒ восклицает Джим Красавчик, ‒ вдохнула  в нас радость. Воистину теперь мы спасены".

Однако не сразу, с течением времени не только пьесы, но и все творчество У. Сарояна стряхивали с себя наносную шелуху чуждых писателю мерок и аршинов, эпитетов и критиканства. Даже в начале 80-х годов в первой монографии Алексея Зверева о писателе  на русском языке "Грустный солнечный мир Сарояна" (Е., 1982) слышались отзвуки устаревающей риторики о схематизации действий, чрезмерной обобщенности мотивов-символов, о драматургии, превращающейся "в спор тезисов или иллюстрацию заданной авторской мысли". "Пьеса задумывалась как философская комедия, на сцене появлялись странные персонажи: гиббон, магараджа, повешенный арестант, негр по имени Джим Кроу (так расисты называют темнокожих), и сарояновский герой был воплощенной жертвой расизма, а отнюдь не личностью…" Так что, заключает исследователь, на сей раз дело свелось к худосочному умствованию и избыточному обилию условностей, призванных передать холодную, настроенную на отчужденности атмосферу послевоенных лет, когда создавалась пьеса. Ее провал оказался закономерным".

Горькую ухмылку вызывает и словесный арсенал, в частности, советской критики 40-х годов, когда, собственно, и стали подливать масла в огонь и наложили вето на пьесу.

ИССЛЕДОВАТЕЛЬ ДРАМАТУРГИИ У. САРОЯНА И ЕЕ КРИТИКИ, литературовед Лилит Меликсетян, в связи с пьесой "Старая нежная песня любви" верно характеризует критическую ситуацию в стране: "…Перед нами классическая для советской критики того периода ситуация, когда резкой критике подвергается произведение, в данном случае пьеса, которую никто в СССР не читал и тем более не видел на сцене".  Сарояна обвиняли в том, что он посягнул на героев "по-настоящему прогрессивного писателя" Джона Стейнбека. Кстати, и Стейнбеку доставалось от идеологических советских выкрутасов. В 1964 году, после своего третьего визита в СССР, он сказал радио "Голос Америки" (и эти слова мог бы повторить и Сароян): "Я считался там то хорошим, то плохим. Мнения критиков менялись, но я все время оставался самим собой". Верность творческому кредо и призванию писателя сохранил и Сароян, несмотря на ругань Д. Заславского, который вывел в заголовок статьи о пьесе слова "литературная гниль", а М. Морозов обозвал ее не "просто глупостью и пошлостью", а "фабрикацией сознательного обмана, которой в США занимается весьма значительное количество людей, называющих эту фабрикацию искусством". М. Мендельсон, окрестив Сарояна "декадентом-утешителем" и "литературным поденщиком", "проанализировал" романы, рассказы и пьесы, в том числе "Джима Красавчика", и выдал свое оскорбительное резюме: "Юродствуя самым отвратительным образом, писатель использует евангельский призыв к любви для прямых вылазок против американского рабочего движения"; "Сароян пользуется флагом человеколюбия для того, чтобы выдать за идеальных людей тех похотливых выродков, которые на страницах его книг с идиотски-блаженной улыбкой принимают жалкую жизнь, на которую их обрекает капитализм". "Выводы критика, ‒ подмечает Л. Меликсетян, ‒ пожалуй, красноречивее говорят о нем самом и о состоянии советской критики, нежели о предмете его анализа".

В этой атмосфере недоброжелательности и отчуждения от советского читателя, с одной стороны, а с другой ‒ наметившегося в тот период спада интереса к сарояновским постановкам в Америке писатель решает обратиться к СССР и предложить свою пьесу "Джим Красавчик". Был ли это наивный шаг? А может, американский писатель все еще надеялся, что железный занавес не совсем опустился и союзнические симпатии сыграют положительную роль? В Национальном архиве Армении (фонд 709, список 1, дело 56, л. 9) сохранился документ, ставший страничкой биографии Сарояна и истории пьесы "Джим Красавчик", который приводим ниже (пунктуация и орфография документа не изменены).

ВСЕСОЮЗНОЕ ОБЩЕСТВО КУЛЬТУРНОЙ СВЯЗИ С ЗАГРАНИЦЕЙ

Секретно. Экз. 1

Москва, 8 декабря 1947 г.

N2497 с.

Председателю правления

Армянского общества культурной связи с заграницей

тов. Калантар Л. А.

Сообщаем для Вашего сведения следующее:

К Генконсулу СССР в Нью-Йорке тов. Ломакину Я. М. обратился американский писатель Вилльям Сароян с просьбой оказать ему содействие в переводе его новой пьесы "Джим Дэнди" на армянский и русский языки и постановке ее на советской сцене. Тов. Ломакин прислал нам эту пьесу. После ознакомления с нею мы ответили тов. Ломакину Я. М., что эта пьеса не представляет никакого интереса для перевода ее в СССР и тем более для постановки ее на советской сцене. Цель, которую поставил себе автор ‒ необходимость дружбы между народами, разрешается в пьесе по евангельскому способу любви к ближнему, не имеющему ничего общего с задачами борьбы против истинных виновников, сеющих между народами семена раздора.

Среди других действующих лиц в пьесе изображена Молли, русская по происхождению, которая, по замыслу автора, очевидно, символизирует советский народ. Однако Молли ничем не отличается от других персонажей пьесы, отмеченных печатью растерянности после второй мировой войны.

Таким образом, символика Сарояна приводит его по существу к ложным выводам о советском народе.

Член ВОКС                                                                                                        Л. Кислова  

(Письмо было сохранено в секретной части АОКСА, ВХ N67 от 16. XII. 1947 г.)

  ВОКСОВЦЫ И СОВЕТСКИЕ КРИТИКИ РУКОВОДСТВОВАЛИСЬ ОДНОЙ ОБЩЕЙ ИНСТРУКЦИЕЙ. Так, упорное следование стереотипам в оценке американского автора исказило в засекреченном письме и образ Молли, олицетворяющей хрупкую красоту мира. Вот что пишет У. Сароян о своей героине: "…она в черном, и по одежде ее можно было бы принять за старую русскую крестьянку…". И далее: "…теперь она одета в обычное платье. Прохаживается перед Джоком, тот кувыркается. Ее вид настолько поражает его, что он ткнулся носом в землю. Она очень красива и ходит, словно танцуя. Джок встает со словами: "О Молли, Молли!.."

Смелым и рыцарским называет поступок Яна Березницкого армянский критик Рубен Саноян, потому что тот, прекрасно зная "отношение начальствующих, малых и больших чиновников идеологического фронта ко всему американскому", составил первый русский сборник драматургии У. Сарояна (и до сих пор единственный) и написал послесловие к книге, которая вышла в 1966 году в издательстве "Искусство". 

Драматургии У. Сарояна в армянском переводе повезло больше. В 1963 году "Джим Красавчик" в переводе писателя Григора Кешишяна вошел в сборник пьес У. Сарояна "В горах мое сердце" и впоследствии больше не переиздавался и не был включен в "Избранные сочинения" ни в четырех (1986‒1991), ни в трех (2008) томах, ни в старом, ни в новом переводе. Не заинтересовала пьеса армянских переводчиков и в дальнейшем и не была включена в однотомные издания драматургии писателя: (Бейрут, 1994, перевод Г. Шэохмеляна; Е., 2008, перевод М. Максапетян; Е., 2012, перевод Э. Зограбяна). В 1971 году отдельной книгой увидела свет пьеса "Виноградники" в переводе Х. Даштенца, а в 2013-м в переводе А. Арсеняна были изданы короткие пьесы Сарояна.

Высоковольтная пьеса У. Сарояна "Джим Красавчик, или Голодающий толстяк" ждет и нового издания, и высокопрофессиональной режиссерской и актерской интерпретации и музыкального оформления, а также читательского сопереживания сквозь сарояновскую любовь к миру и человеку.

Каринэ ХАЛАТОВА