ЧАСТЬ ВТОРАЯ 

21 февраля 1989 года

Прошел декабрь, январь, вот и февраль на исходе. Ловлю себя на мысли, что прошлого у нас стало много, настоящее страшит, а о будущем и говорить нет сил. 

Сегодня 21 февраля 1989 года. Руки потянулись к тетрадке. Всё это время не писала. 21 февраля. Когда-то это был счастливейший день, день свадьбы. Мысль об этом вихрем пронеслась. Желание вспоминать не появилось. Сегодня я хочу написать о том утре, может станет легче. Помню все до мелочей. И эти воспоминания мне дышать мешают.

Рассвет. На часах 5:30. 7 декабря. 1988 год

Через час сестра мужа проснулась и начала собираться на работу. Позавтракала и ушла. Я разбудила детей. В голове вчерашний звонок от Роберта. Он позвонил поздравить мою сестру с днем рождения, сказал, что работает, но живет на даче у друга-азербайджанца. Обе наши квартиры не продаются.

С утра я решила прибраться в ванной комнате. Постоянно нахожу себе работу в квартире у Эллы, только бы не оставаться со своими мыслями наедине. И прежде всего, со своим страхом за Роберта. «Скорее прошло бы все, и мы вернулись бы домой», — в сотый, тысячный раз твержу сама себе. Тут, в Ереване, мне не очень комфортно.    

Около 11:00 я решила покормить девочек. А поскольку попали они в школьную пересменку, решила, что время — почти обеденное. И налила им борща. Позвала на кухню и поставила перед ними полные тарелки. Они, скорчив кислые рожицы, покосились на содержимое.

— Никаких возражений! Скоро нам выходить. Поторопитесь, мы не должны опоздать на урок, — сказала я и посмотрела на часы. 11:10. Пошла в комнату, навела там порядок, проверила их школьные портфели, перенесла их в прихожую поближе к дверям. «Ой, какие тяжелые!» Вернулась. Рассердилась. Сидят и балуются. Тарелки полные. Посмотрела на часы. 11:20.

«Неизвестно, когда мы будем еще есть», — не знаю, почему я так сказала, и вновь потребовала поторопиться.

Налила борща себе в тарелку, на автомате проглотила пару ложек и встала у мойки, чтобы помыть посуду. Слышу младшая начала есть, а старшая водит ложкой по дну. «Ну начинается, — подумала я, — опять капризы!» Вышла из комнаты, чтобы закрыть окно и задвинуть занавески, ведь комната очень солнечная. Обула сапоги и вернулась на кухню. И тут вижу, как кастрюля с борщом стала медленно передвигаться к краю плиты, стол наклонился, девочки схватили тарелки. Хлебница повалилась на пол. Посуда в шкафу зазвенела, дверцы шкафа и оконные створки распахнулись. Я обернулась и увидела, как угол стены разошелся. Мост, который находился на углу улицы, предстал перед моими взором. Какое-то дерево мелькнуло и стены сомкнулись. Появился гул, он нарастал и нарастал. «Танки что ли вошли? Неужели война?!» И так страшно стало! Я вырвала тарелки из рук девочек, швырнула их в мойку и велела хватать одежду и спускаться вниз. 

Мы вышли в коридор. Нас бросало из сторону в сторону. Не сразу, но мы дошли до двери. Падая то в одну сторону, то в другую, дети пытались одеться.

— Хватайте одежду и бегом вниз, — заорала я.

Они схватили свои портфели. Я вцепилась в ручку двери, но она не сразу подалась мне. Спускаться вниз по лестнице бегом не получилось. Какая-то сила и тут трясла нас, бросая из стороны в сторону. Свернув на пролет второго этажа, я увидела соседку. Она стояла на подоконнике и что-то быстро говорила на армянском. Я разобрала только слово землетрясение.

— Часто у вас так бывает? — спросила я её.

— Нет. Такого не было никогда, — ответила она мне и еще что-то потом говорила. Но в это время я вспомнила, что не взяла документы и деньги. Велев девочкам, спускаться вниз без меня, повернула назад.

— Бегом во двор! И не стойте возле здания! — крикнула им.

«Вот так и погибают», — ляпнула я, ринувшись вверх по лестнице. Девочки с криком, хватая меня за полы дубленки, кинулись ко мне, умоляя не возвращаться в квартиру. Под крик «Ма-а-ма, не ходи туда!» я, вырвавшись из детских рук, кинулась через ступеньки вверх, влетела на этаж. Они последовали за мной. В открытую дверь мы влетели втроем. В квартире все двери были распахнуты. Стол, стулья валялись в разных углах. Картина разрухи выглядела устрашающе. И только портрет покойной тёти Варсик стоял на шкафу, на своем месте, прислонившись к вазе. Я посмотрела на фото, забыв зачем вернулась, не чувствуя даже, что дом больше не трясется. Просто окаменела от увиденного в квартире. Где-то вдалеке прозвучали детские голоса: «Мама, что ты стоишь, бежим на улицу». Я оглянулась, медленно подняла один стул, зашла в кухню и перекрыла газ, взяла сумку с документами и, закрыв дверь на ключ, вышла. С трудом протиснувшись сквозь толпы людей, мы вышли на улицу, а там «негде яблоку упасть». Кто в чём был одет, в том и вышел. Люди растеряны, кричат. Слышу, говорят о землетрясении, о том, что не работает ни радио, ни телевизор. Кто-то говорит, что взорвалась АЭС, кто-то, что это происки соседей, но чаще слышу слово «землетрясение».

В школу мы не пошли, а отправились к тёте Нине. Она жила ближе, чем тётя Маня. Автобусов не было. На улицах толпы ереванцев. «Боже! Что происходит? Что я тут делаю?!» — думала я, ведя дочек.

Добрались до квартиры тёти, а дверь нам никто не открыл. Мы сели на скамейку. Такая усталость охватила меня. Я заплакала. Девочки прижались ко мне. На глаза попались их портфели. Я, уже не думая о том, что могу напугать детей, рыдая, вцепилась в портфель и что было силы пыталась разодрать его. Потом швырнула его на землю. Потом схватила другой, но тут меня остановила женщина, соседка Нины. Обняла, что-то говорила на армянском и протянула стакан воды. Кто-то принес миску абрикос и предложил поесть. Мы не стали есть, поблагодарили и спустя несколько минут ушли к другой тёте.

Жила она достаточно далеко. Дорога все время шла вверх. Было жарко и страшно. Я сняла дубленку, девочки пальто. Сумка с документами была очень тяжелой, девочки тащили свои, не менее тяжелые, портфели. Шли молча. Транспорт не работал. Я знала адрес, но несколько раз спрашивала прохожих правильно ли мы идем в Зейтун. Это район города, где жила сестра моей свекрови Маня. Время от времени мы делали остановки. Девочки садились на свои портфели. Я — на сумку. Хотелось пить. Немного отдохнув, мы шли дальше. В общей сложности, у них мы оказались в пятом часу вечера.

Мы застали всю семью во дворе. Там было много народу. Родственники бросились к нам с криком радости! Оказалось, пока мы добирались до них, телефонная связь в городе восстановилась. Им позвонила Элла, сказала, что пришла домой, но нас не застала. Звонила и тётя Нина. Сказала, что, когда они вернулись, соседи сказали, что к ним приходила женщина с двумя девочками. Родственники о нас беспокоились. Я была им очень благодарна.

Мы поднялись к ним на пятый этаж. Войдя в комнату, я удивилась. На ковре, среди детских игрушек, лежали аккуратно разложенные хрустальные вазы и сервиз. Помню, что в первую минуту я подумала о том, что это их малыши так забавляются. Оказалось, что когда все выбегали, тётя Маня стала выкладывать более ценную посуду на ковер. Инна, её невестка рассказала, как они не могли её вытолкнуть из комнаты.

Взрослые принялись расставлять вещи по местам. Я, первым делом, позвонила маминой сестре, поговорила с мамой. Узнала, что моя сестренка ещё не вернулась. Она поехала устраиваться на работу. Через какое-то время мама позвонила и сказала, что Мила вернулась. Я облегченно вздохнула. Оказалось, она была в автобусе в дороге и не почувствовала землетрясение.

Все, конечно, были напуганы. В воздухе витали разные слухи. Я ходила по квартире и прислушивалась. Родственники разговаривали очень громко и это меня нервировало. Я боялась, что не услышу гул.

Телевизор заработал в ровно в 17:00. Все побросали дела и кинулись к экрану и долго, очень долго, много дней и недель не отрывались все от экрана. Вся Армения превратилась в «страну орущих камней». Пришло огромное горе на эту маленькую республику.

За 30 секунд город Спитак превратился в руины. Девятиэтажки, которые строились во времена Брежнева, рухнули разом. Пятиэтажки — хрущевки, выстояли. На почти исчезнувшей улице стоял столб с часами. На круглом циферблате стрелки показывали 11:41. Телевидение вещало ежедневно, репортажи шли в прямом эфире. Вначале в эпицентр ринулись люди, кто на своей машине, кто как мог, но особой помощи они оказать не могли. Дороги были разбиты, телефонов тогда мобильных и интернета не было, так что мир не сразу узнал, что на Армению обрушилось огромное, непомерное и невообразимое горе. В те дни осмыслить эту трагедию было невозможно даже для тех, кто находился в самой Армении. А мир, узнав содрогнулся и моментально мобилизовавшись, стал оказывать помощь маленькой, тогда еще советской республике.      

Из Азербайджана был отправлен поезд с топливом в рамках оказания помощи, к которой обязывались все союзные республики. На присланных цистернах было написано: «Поздравляем с землетрясением! Желаем повторения!». Весь мир скорбел, кроме ближайших соседей. По свидетельству армян-бакинцев, которые на тот момент еще находились в Баку, 8 декабря в городе состоялось праздничное факельное шествие, были устроены фейерверки, проходили шумные застолья.     

Узнав о землетрясении в Армении, Горбачёв прилетел с женой, прервав официальный визит в США. В газетах напечатали фото, где Раиса Максимовна в ужасе смотрит из окна машины, прикрыв рот рукой. Председателю Совмина Николаю Рыжкову было получено лично контролировать ход спасательных работ. Рядом с ним постоянно были журналисты и работали камеры.

По всей республике строились палаточные городки и полевые кухни, где пострадавшие могли найти тепло и еду. Спасателям пришлось работать в условиях жуткого холода и паники. В эти страшные дни люди готовы были драться за подъёмные краны, чтобы приподнять тяжёлые плиты и спасти родных. Возле развалин многоэтажек скапливались горы тел, чувствовался запах тления. И повсюду гробы, гробы, горы гробов.

Более 100 стран со всех континентов направили в Армению гуманитарную помощь. Чтобы возродить инфраструктуру, из всех уголков СССР были призваны более 45 тысяч строителей.

Мы следим за новостями. Кого спасли? О, какое счастье, сегодня вынули из-под развалин девушку. Одну из огромного многоэтажного дома, который ушел в землю в те роковые 30 секунд. Через пару часов, читаем в газете, что на месте, где была школа ведутся раскопки. Люди молятся! Молятся за спасателей. Рассказывают друг другу о том, что удалось спасти чью-то жизнь. Горе стало одно на всех.

Какое счастье охватывало нас всех, когда удавалось вытащить человека из завала. Эту радость со слезами на глазах не описать!

Всему миру известна история Эммы Акопян и её дочери Мариам. Женщина чудом осталась в живых. Под обломками здания она с младенцем провела целых 7 дней. Вначале кормила ребёнка грудью, а когда молоко закончилось, проколола палец и давала собственную кровь. Чтобы вызволить Эмму и Мариам, спасателям потребовалось целых 6 часов. Однако большинство историй закончились гораздо трагичнее — большинство людей так и не дождались помощи.

В какой-то день под завалом нашли несколько детей младшей группы детского сада. Нашли не сразу, они не подавали признаков жизни, не кричали, ни плакали. Несколько дней под землей питались вареньем и спали. Как банки с вареньем там оказались? А когда почувствовали голод, стали плакать. Спасатели, которые их вытаскивали, рыдали и, целуя их, кричали, «сладкий!», что означало для всех «живой»!

Поразил мужчина, который упорно продолжал руками рыть землю несколько дней. Он копал и тогда, когда спасатели сказали, что на десятый день нет смысла разбирать развалины. А он, рыдая, твердил, что в этом месте была школа, что сын его именно в этом месте! Он был похож на выжившего из ума от горя. Уже сворачивали оборудование, уже увезли кран. Но кто-то из спасателей, видя горе этого отца, не ушел. В итоге из завала были высвобождены несколько ребят и сын этого человека. Когда на поверхность подняли небольшую группу подростков, сын этого человека бормотал: «Я говорил им, я знал, что отец меня спасет!».

Ушли под землю целые улицы, фабрики, ушел под землю огромный Ленинаканский хлебокомбинат и люди, в нем работавшие. Ушли под землю школы с учителями и учениками. И какая же радость была, когда писали, что нашлись несколько ребят, которые в этот день решили прогулять уроки и остались живыми. И теперь они ищут своих родных. Помню несколько ребят, которые стояли у развалин дома. Страшная картина! Но ты не можешь оторваться от экрана. Ты ждешь, вот-вот сообщат о спасённом человеке. Были моменты, когда сами спасатели теряли самообладание и плакали! Горе было жутким.

Армения молилась на Рыжкова. Ему ежечасно докладывали, как идут работы. Он не сидел в кабинете и не сидел в палатке. Он сам постоянно был в движении там, в Спитаке. И в один из дней ему передали телеграмму. Всё шло в прямом эфире. Я видела это своими глазами. Он читает эту телеграмму вслух, как, впрочем, и другие. Маленькая Армения замирает у экрана. Рыжков зачитывает телеграмму, из которой следует, что нашему горю ликует и радуется Азербайджан. В этот же день, при повторе программы в записи, этот эпизод с Рыжковым, телеграммой и его словами «Это не люди!» не показали. От всего эпизода осталась лишь часть плеча Рыжкова.  

Мне стало ясно: домой дороги нет. И мысль, что все утрясется и мы вернемся в Баку более не возникала.

Школы в Армении заработали через три дня. Я было отвела девочек в класс, а где-то ближе к 12:00, вдруг оделась и помчалась за ними. На улице, а это был широкий проспект имени Комитаса, опять люди, много людей, которые не просто идут, а несутся вверх по центральному проспекту. Почему кричат? Почему плачут? Не прошло и пару минут, как я оказалась в этой толпе и уже неслась в её ритме.

— Что случилось? — удалось мне спросить рядом бегущую женщину с маленьким ребенком.

— Будет опять землетрясение.

— Кто сказал?

— Не знаю, говорят объявили по радио.

Если бы не толпа, которая плотным кольцом удержала меня, я на ватных ногах не устояла бы и рухнула. Но людская волна подхватила меня и понесла по улице Комитаса. И вот вместе с этой толпой я вбегаю в ворота школы. И тут во дворе стоит крик. «Гарик, Маня, Каринэ, Овсеп!!!» — родители выкрикивают имена своих детей. Я слышу это, я вижу, что школа стоит невредимая, но меня охватывает страх. И тут я не своим голосом кричу. Я ору так громко, как только могу: «Марина, Юлианна, где вы?». И так несколько раз, не останавливаясь, пытаясь вырваться из толпы, бросаясь то влево, то вправо. Я не сразу почувствовала, что кто-то дергает меня. Мне казалось, будто кто-то с двух сторон пытается остановить меня, не пускает к моим детям! Дубленка, которую я так и не успела застегнуть, почти сползает с меня. Я рвусь влево, вправо, вперед и диким голосом зову и зову девочек, а меня кто-то тянет и тянет вниз. И вдруг совсем рядом я слышу: «Мама, мама, мы же тут!». Боже мой, они нашли меня раньше, чем я их, и пытались остановить меня, дергали за дубленку. Я схватила их обняла, расцеловала и, уводя из толпы на улицу, сказала: «Все, учеба закончилась!! Я никуда вас не пущу!».

Позже узнали, что какая-то сволочь пустила слух, что в 12 дня толчки повторятся. И люди, просто обезумев, кинулись в школы за детьми.

Март, 1989

Несколько дней не писала. На дворе 1989 год. Не могу сказать, что пережитое осталось там, в декабре 1988. Я и сейчас вздрагиваю от малейшего шума. Я постоянно думаю, а вдруг повторится землетрясение.

Днем еще как-то держусь, а ночью не сплю. Заставила детей ложиться спать в одежде. Вчера смотрю: Элла ночью встает и выходит из комнаты. Я вскакиваю, бужу девочек. Они не просыпаются. Тут Элла возвращается. Она всё еще в ночной рубашке, а я-то думала, что она услышала толчки и пошла одеваться.

— Ты чего шумишь?

— А ты куда собралась?

— Я в туалет пошла. Ложись давай и спи.

Старшая доченька спросонья говорит мне: «Мамочка, если ты боишься, выходи, а мы спать будем». Повернулась на другой бок и уснула. А зачем мне без них жизнь? Я походила по квартире, подошла к окну, в доме напротив в окнах света нет. Спят. Легла. Сна нет. Лежу и на люстру смотрю, шатается она или нет.

Днем пытаюсь учить армянский. Очень трудно дается чтение. Элла говорит, что у меня жуткое произношение. Привожу пример с английскими звуками, объясняю произношение. Спрашиваю, как мне один звук «р» в отличие от другого произнести. Увы! Она не знает, как мне помочь. Зато посмеяться над моим чтением — пожалуйста. Это, мягко говоря, не очень приятно.

Через двадцать дней спасательные работы полностью прекратились.

Пришла весна

В начале весны в Баку было озвучено «Обращение правительства к согражданам». «Возвращайтесь домой, соотечественники…» — вещал Везиров. Видимо, Москва надавила. После Спитакского землетрясения, вероятно, им было предложено правительством хоть как-то обелить себя.

Воспользовавшись затишьем, Роберт вызвал меня, чтобы я помогла собрать вещи. Дети с бабушками и моей сестрой остались в Ереване.

5 марта

Я вылетела в Баку. Я дома. Родные с детства стены.

Удушающий кашель затих, Роберт постоянно делал дыхательную гимнастику по Бутейко. Трудная гимнастика. Я готовила ему еду по рекомендации врача. Мне казалось, жизнь налаживается. Попыталась заикнуться о том «Обращении», но Роберт так посмотрела на меня, что стало понятно — я сказала глупость! Вскоре уехала моя старшая сестра Жанна с семьей. Днём разговаривала по телефону с Тамусей. Пару раз тётя Солмаз забирала у неё трубку и говорила, что нам надо уезжать. Ощущение, что город притих обманчиво. Начальник Роберта продолжал уговаривать его остаться, но на этот раз Роберт настроен решительно. Он стал привозить коробки, в которые мы складывали вещи. Вечерами разбирал мебель. 

Заходили ближайшие соседи. Всем трудно решиться на выезд. Всех мучал один вопрос: «Куда ехать?». Как-то Роберт сказал, что, по большому счету, нам всем надо ехать в Карабах. «Ты что, хочешь из дочек пушечное мясо сделать?! И потом, наши предки были депортированы в Карабах, а потом ушли из Карабаха два века назад, а мы вернемся? Были бы у нас сыновья! Ведь там война, был бы смысл, а так я не согласна!» — выпалила я и заплакала.

Днем ко мне заходили Рита, бабушка Марго и тётя Лиза. Мы пили грузинское вино, которое у нас было припасено для новоселья. Не оставлять же эти две коробки, которые Роберт привез из Грузии. Рита рассказала, какой страх они пережили 7–8 декабря. Только по телевизору пошло сообщение по программе «Время» о землетрясении, как поднялся такой шум во всем городе! В столице Азербайджанской республики праздновали горе Армении. 7 декабря азербайджанцы выходили на улицы и площади, весело пели и танцевали. В Баку состоялось праздничное факельное шествие, были устроены фейерверки, проходили шумные застолья.

На Апшероне наше горе праздновали, как свадьбу, — с плясками под бубен и криками: «Спитак, спи так!». Армянскую церковь в центре города изуродовали, восхваляя Аллаха. А 8 декабря практически во всех учреждениях Азербайджана прошли банкеты. Азербайджанцы под музыку, с шампанским и танцами поздравляли друг друга с землетрясением в Армении, не стесняясь оставшихся армянских коллег. Муж Риты пришел в тот день с работы весь черный от переживаний и сказал: «Это конец, надо уезжать!». В городе ещё несколько дней веселились, даже погромы приостановили. Мы заплакали, обнялись с ней, понимая, что дома у нас более нет.

Роберт отнес ружье, сдал коменданту. Поставили печать, написали бумагу. Сказали, без этого не выпустят. Уговаривали тетю Тамусю. Она ни в какую не соглашается. Твердит, что стариков не тронут. Обе наши квартиры не удалось продать. Роберт сказал, что никто не покупает теперь у армян, открыто говорят: «Вы уезжайте, мы бесплатно займем». Бюалли, друг Роберта, привел родственника и тот купил наш роскошный спальный гарнитур.

По телевизору передают песню Pour toi Arménie («Для тебя Армения»), которую французский шансонье армянского происхождения Шарль Азнавур записал вместе с известными французскими певцами. Сделал он это, чтобы сообщить миру о маленькой Армении, пострадавшей от Спитакского землетрясения. Поют на фоне эпизодов землетрясения. Рыдала!

6 апреля

События в Тбилиси! Абхазия требует выхода из Грузинской ССР. И что? Вышли люди на площадь. Ты же гласность объявил, Горби! Зачем же солдат направил на подавление? Говорят, при разгоне солдаты догоняли и добивали мирное население, которое вышло на улицы. Что творится? Кто-то мутит воду. Но чего добиваются? Зачем кровь льют невинных людей. И это на Кавказе?! А этот тракторист ничего не понимает. Правительство Москвы и Тбилиси действовали согласованно и бездарно. В Баку в это время погромы как-то утихли. Затаились, наверно, обдумывают дальнейшие действия. Им понятно, что Москва не защитит армян в Азербайджанской республике. 

25 апреля

Смотрю съезд. Сволочь все же этот Горби! Как он рявкнул на академика Амбарцумяна. Буквально рот закрыл известному журналисту Балаяну, стоило тому лишь произнести слово Сумгаит. Оказывается, Москва лучше знает, что там произошло. Ничего особенного, хулиганская выходка. Которая стоила жизни многим. И армян-беженцев нет из Баку. Это, оказывается, армяне по собственному желанию покидают свои дома. Какая ложь! Своим ушам не верю. Придет Роберт с работы, я расскажу ему.

30 апреля

Помыла окна. Натерла мастикой полы. Зачем? Разве 1 мая наступит для нас?! Рита посмотрела на мою деятельность и тоже решила помыть окна.

1 мая 

На дворе май. Одно радует, что лечение помогает Роберту, что дети и мамы вне опасности. 

2 мая

Вчера, 2 мая, поехали с ним рано утром на кладбище. Навестили всех. Азербайджанец, который продавал цветы, взял деньги, поцеловал их и поблагодарил. Народу почти не было. Какие-то мужчины в темных костюмах бродили по дорожкам. Охраняют что ли нас? Возле могилы папы я предложила отковырять его портрет. Роберт не поддержал. Поклонились, ушли.

Вечером пришла Инна, жена друга Роберта. Муж с детьми остались в Осколе, а она — азербайджанка, прилетела забрать свою русскую маму. Оставила их новый адрес. Они зовут нас в Оскол.

Зашел Рафик, друг Валерки. Сказал есть вариант: нам и им развестись, а потом пожениться и отправиться в Израиль, как еврейские семьи. 

Звонила подруга моя Э. из Москвы, говорит выстояла огромную очередь и для нас тоже достала бланки в Посольстве США. Такие бланки Роберт сам доставал ранее в Москве, но подумав, мы выбросили их. Ни в Америку, ни в Израиль мы не хотели ехать. Подумали, неправильный шаг — и дети будут расплачиваться! Такое ведь было уже в СССР. Дети расплачивались за родителей.

Продолжение следует…

Куратор серии: журналист Мариам Кочарян