В 1598 году, после победы над узбеками, персидский шах Аббас I Великий задумал построить новую столицу империи, которая могла бы соперничать и даже превосходить по величию Самарканд и Бухару. Он перенёс резиденцию правителя из Казвина в скромную деревню на берегу реки Заянде. И там он начал преобразовывать её в Исфахан, возводя такие монументальные сооружения, как площадь Накш-и-Джахан, мост Хаджу и обрамлённый деревьями бульвар Чахар-Баг. Чтобы осуществить этот амбициозный замысел, шах Аббас насильно переселил туда 300 000 армян из Джульфы и Араратской долины на Кавказе, привезя с собой множество искусных мастеров, архитекторов, строителей, ремесленников и купцов. Их навыки в строительстве, торговле и искусстве сыграли решающую роль в формировании уникального облика новой столицы Персии. Их присутствие было настолько значительным, что шах Аббас основал совершенно новый пригород – Новую Джульфу, предназначенный для проживания армянской общины. В течение следующих трёх столетий Новая Джульфа стала одним из самых оживлённых анклавов Исфахана.



В отличие от большинства персов, которых насильно заставили принять шиитский ислам, армяне сохранили свою христианскую веру. Им было разрешено иметь собственные школы и церкви, включая Ванкский собор, что способствовало сохранению преемственности образования и ремёсел. Эта культурная автономия в сочетании с доступом к европейской торговле сделала их ведущими архитекторами, строителями, художниками и ювелирами Ирана вплоть до современной эпохи. К началу XX века их давнее влияние привело к тому, что армянская община фактически стала основным источником профессиональных архитекторов в Иране, и эта роль сохранялась вплоть до появления современных технических университетов и появления иранцев, получивших образование за рубежом, в 1930-х годах.

Для шаха Мохаммеда Реза Пехлеви основы его правления были заложены не триумфом, а унижением. В 1941 году, когда Советский Союз и Великобритания ввели войска в Иран в связи с прогерманскими симпатиями его отца Резы-шаха, молодой наследный принц, неопытный и неподготовленный, внезапно оказался на Павлиньем троне в условиях иностранной оккупации. СССР, обеспокоенный безопасностью своей южной границы и немецкой угрозы, оккупировал северную часть страны до 1945 года. Во время Тегеранской конференции 1943 года Иосиф Сталин согласился посетить шаха во дворце Эхтесаси, став единственным лидером «Большой тройки», кто это сделал. При этом советский лидер приказал заменить императорскую гвардию шаха войсками НКВД – жест, лишивший шаха его достоинства в его собственной столице. Разгневанный шах поклялся никогда больше не терпеть такого унижения.



Во многом его последующее правление было определено этой решимостью. Шах решил, если Иран не сможет победить вооружённую ядерным оружием Красную Армию, то будет стремиться достичь соответствия ей по силе и боеготовности. Миллиарды долларов были вложены в приобретение передового оружия: истребителей, танков, ракет и военных кораблей. Для него модернизация была не только вопросом престижа и прогресса, но и гарантией того, что ни одна иностранная держава больше никогда не сможет унизить Иран, как это сделали союзники в 1941 году. Однако одной военной мощи было недостаточно. Не менее сильно он жаждал получить от Советов их промышленной мощи – способности достойно содержать армию, ковать оружие и подпитывать национальную мощь. Путешествуя по Восточному блоку, шах посетил великие «стальные города»: Магнитогорск, Айзенхюттенштадт, Дунауйварош, Нова-Хута и Димитровград. Поднимаясь из руин раздираемой войной Европы, эти огромные сталелитейные заводы поразили его как памятники стойкости и как фундамент прочной власти. Из чёрной земли коммунисты создали крупные печи, которые символизировали как их возрождение, так и их господство.



Его отец Реза-шах когда-то добивался того же для Ирана. В конце 1930-х годов он заключил сделку с нацистской Германией о строительстве сталелитейного завода в Кередже. Но вторжение союзников в 1941 году разрушило эту мечту. После бегства немецких инженеров недостроенный завод был демонтирован. По приказу советского наркома вооружений Дмитрия Устинова наполовину установленное оборудование было конфисковано и отправлено на Урал – в Самару и Ижевск, где его перепрофилировали для снабжения сильно нуждающейся в мощной военной промышленности Красной Армии. Это стало ещё одной раной, которая определила решимость шаха. Так же, как он поклялся никогда больше не допускать военного вторжения в свою страну, он также поклялся осуществить неисполненную мечту своего отца: создать собственную национальную сталелитейную промышленность. Шах Аббас I увековечил свою империю в мечетях, базарах и площади Накш-и-Джахан, построенной руками армянских мастеров из Джульфы. Для Мохаммеда Реза Пехлеви главным символом его правления была не площадь или мечеть, а город стали – город, который мог бы соперничать с пятью крупнейшими сталелитейными городами.



К середине 1960-х годов, после десятилетий невыполненных обещаний и проволочек со стороны американских и европейских союзников, шах обратился к той самой силе, которой он боялся больше всего – Советскому Союзу. В 1965 году он подписал соглашение с Леонидом Брежневым и Алексеем Косыгиным, согласно которому СССР обязался спроектировать и построить первый в Иране полностью интегрированный сталелитейный завод, спроектированный Ленинградским проектным институтом № 1 под руководством инженера Михаила Запорожца. Однако в Иране видение шло дальше. Доктор Амир Али Шейбани, назначенный руководителем сталелитейного проекта, осознавал надвигающийся социальный кризис, вызванный наплывом сельских мигрантов в Тегеран и другие города в поисках работы. Он настоял на том, чтобы контракт включал в себя проектирование города для рабочих и служащих завода – автономного городского поселения, которое должно было бы обеспечить жильём, образованием и пропитанием тысячи семей, прибывающих в новый промышленный центр. Шах согласился, и с этим решением Иран не просто приобрёл сталелитейный завод. Это дало начало новому городскому эксперименту: Арьяшахру – так называемому «шестому стальному городу» советской орбиты, перенесённому на персидскую землю.



В отличие от армян Джульфы, насильно изгнанных и депортированных в XVII веке, доктор Амир Али Шейбани нашёл готовых и высококвалифицированных градостроителей при помощи Мосгорисполкома и Техноэкспорта – архитекторов и инженеров, способных воплотить в жизнь его новый город мечты. Они пришли из Шестой мастерской Государственного института проектирования городов (ГИПРОГОР) под руководством выдающегося градостроителя Анатолия Мелик-Пашаева, позже ставшего заместителем директора ГИПРОГОРа по науке. Наряду с ними работали архитекторы из нескольких ведущих советских институтов в Москве – МОСПРОЕКТ-1, ЦНИИЭП «Жилище» и ГИПРОНИИ, включая таких архитекторов, как Сергей Волков, Геннадий Зосимов, а также семейная пара Юрий и Наталья Коноваловы, а также из зонального института ТбилЗНИИЭП, куда входили выдающиеся грузинские и армянские инженеры, в том числе один архитектор Бондо Баркая и главный инженер проектов Феликс Тандилов.

                                                                                                                                                                                        

Распространённое представление об Арьяшахре на Западе часто предполагает, что эти архитекторы были просто агентами, которым было поручено навязывать советскую идеологию в Иране. Однако, общаясь со многими из них, я обнаружил, что это было далеко от истины. Все они испытывали глубокий интерес и увлечение иранской культурой и стремились реализовать свои методы в иранском контексте. Роли этих архитекторов и инженеров перекликались с историями, которые я слышал, посещая Нову-Хуту в Польше. Там гид рассказывал, как Коммунистическая партия изначально планировала город как строгую идеологическую витрину, но, как ни парадоксально, он стал инкубатором архитектурного творчества. Многие из архитекторов, получивших образование в Париже до войны, использовали огромные ресурсы и «карт-бланш» социалистического проекта, чтобы воплотить собственное видение в ткань города, формально придерживаясь партийной линии.



Нечто подобное происходило и в Иране. Архитектор Анатолий Мелик-Пашаев и инженеры Кавказа были закалены десятилетиями проектирования поселений в южных горах и долинах, стремясь к балансу между климатом, рельефом и общественной жизнью, что редко понимала далекая Москва. Их прагматичный подход был естественным для задачи создания нового города в пустыне, чем Мелик-Пашаев и занимался с большим энтузиазмом, проектируя под своим руководством первый микрорайон B-1 и коттеджи для инженерно-технического персонала завода. К этому сотрудничеству присоединился Джамшид Фарасат – иранский выпускник Венской архитектурной школы. Сдержанно симпатизируя коммунистическим идеалам, Фарасат давно восхищался стойкостью традиционных деревень. Там, где другие видели лишь глинобитные стены и узкие переулки, он видел высокоорганизованные сообщества, пережившие тысячелетия пожаров, голода и войн. Эти деревни были не случайными скоплениями, а живыми системами, связанными общим трудом, дворами, ирригационными сетями и коллективной памятью.



Джамшид Фарасат интерпретировал советский микрорайон не как жёсткую доктрину, а как структурный каркас – скелет, на который можно было привить иранскую традицию. Его видение резко контрастировало с монументализмом советского урбанизма, который часто ставил единообразие и идеологическое величие выше общности проживания. Вместо обширных парадных бульваров или громоздких статуй Фарасат опирался на венский модернизм, усвоенный им у Роланда Райнера, который подчёркивал человеческий масштаб, экологическую интеграцию и преемственность между городом и деревней. Там, где Москва требовала идеологических городов, Фарасат представлял себе социально целостные: современные жилые кварталы, организованные подобно большим домам, зелёные коридоры, перекликающиеся с деревенскими садами, и общественные пространства, функционирующие как коллективные дворы. В Арьяшахре он и Мелик-Пашаев, при поддержке Волкова, Коновалова и Зосимова, а также инженера Тандилова (своего главного помощника в организации проектных работ), стремились объединить эти философии, создав первый подлинно современный иранский город – город, который нёс общинную ДНК сельской местности в сердце сталелитейного мегаполиса.



В течение следующих 13 лет на бесплодном участке пустыни советские архитекторы и инженеры работали бок о бок с иранскими коллегами, создавая новый урбанистический и промышленный порядок. Арьяшахр, рассчитанный на проживание почти четверти миллиона человек, никогда не задумывался как просто рабочий посёлок для сталелитейного завода. Он был задуман как ядро ​​обширного промышленного коридора, окружённого железными дорогами, шоссе и сотнями предприятий средней и лёгкой промышленности, которые должны были обеспечить и расширить влияние сталелитейного комплекса. То, что начиналось как один завод, вскоре превратилось в комплексную урбанистическую и промышленную экосистему – настоящий стальной город, в котором одновременно соседствовали фабрика и дома.



Заслуженный архитектор Российской Федерации Анатолий Мелик-Пашаев задумал ландшафт, тщательно разделённый защитным горным хребтом на промышленную и селитебную территорию. С одной стороны, дымовые трубы и доменные печи возвышались, образуя огромный сталелитейный завод Арьямехр, с другой – формировался город Арьяшахр с его жилыми кварталами, школами, больницами, спортивными сооружениями и зелёными бульварами – осознанная попытка объединить промышленную мощь с комфортной для жизни городской средой. Планы также включали культурные учреждения, общественные залы и общественные пространства, подчёркивая, что Арьяшахр никогда не задумывался как временный рабочий посёлок, а как постоянный город современного гражданства. И, как и другие великие сталелитейные города, Фарасат гарантировал, что Арьяшахр станет не только промышленным центром, но и воплощением современных идеалов, призванных вдохновлять общественность.



Профессионализм московского ГИПРОГОРа изначально оказался настолько успешным, что в 1968 году проект (Генеральный план) ГИПРОГОРа выиграл международный конкурс и заслужил похвалу всемирно известного архитектора Жоржа Кандилиса, назвавшего его образцом для всего мира. Оглядываясь назад из 2025 года в эпоху, характеризующуюся стремлением к созданию удобных для жизни, зелёных, удобных для пешеходов и социально активных городов, становится ясно, что Д. Фарасат и А. Мелик-Пашаев формулировали эти же принципы более полувека назад.



Во многих отношениях Арьяшахр стал аналогом Исфахана шаха Аббаса XX века. Если сефевидский монарх увековечил свою династию мечетями, базарами, мостами и площадью Накш-и-Джахан, то шах Мохаммед Реза Пехлеви стремился увековечить свою посредством дымовых труб, железнодорожных станций и планировки кварталов Арьяшахра. Оба города были имперскими заявлениями, рождёнными амбициями, полагающимися на импортный опыт и призванными проецировать суверенитет на весь мир. Но был и более глубокий символизм: Исфахан был городом веры и торговли, его купола и черепица олицетворяли роль Персии как культурного и торгового перекрёстка. Арьяшахр, напротив, был городом промышленности и стали, провозглашавшим решимость Ирана стоять плечом к плечу с промышленными державами XX века. Если шах Аббас вплёл персидскую идентичность в камень и мозаику, то шах Пехлеви стремился заново выковать её в стали и бетоне – памятнике не только самобытности, но и притязаний Ирана на современность и независимость в эпоху соперничества сверхдержав.



И точно так же, как шах Аббас I полагался на армянских мастеров при строительстве столицы своей империи, Мохаммед Реза шах опирался на опыт архитекторов Москвы и инженеров Кавказа при строительстве своей промышленной столицы. Автор Генерального плана – начальник Шестой мастерской ГИПРОГОРа Анатолий Мелик-Пашаев и инженеры ТбилЗНИИП стали современным аналогом армянских строителей Джульфы. Конкретно армянский след в создании города металлургов в центре Ирана таков:

Анатолий Мелик-Пашаев (Генеральный план, застройка микрорайона В-1, эскизные проекты коттеджей);

Рудольф Заргарян (Генеральный план, дороги и развязки);

Феликс Тандилов (конструкции школы и коттеджей, организация и общее руководство проектных работ). Кстати, он прибыл в Иран в 1969 году в числе первых и покинул Ариашахр в 1984 году последним градостроителем! Таким образом, общий стаж его работы в Иране составляет около 7 лет;

Рафаэль Тонаканян (отопление);

Эдуард Григорьянц (мосты);

Александр Улуханов (монтаж домостроительного комбината, монтаж крупнопанельных домов – более 7 лет работы в Иране);

Павел Нанасов (технический назор).

Следует также отметить отличную работу группы советских изыскателей, особенно результативную работу талантливого гидрогеолога Раисы Шахновой.



Их опыт в строительстве жилья и инфраструктуры в разнообразных ландшафтах Кавказа дал им именно те навыки, которые были необходимы для проектирования города, который поднимется не на горах или долинах, а из песков Центрального Ирана. В Арьяшахре Анатолий Мелик-Пашаев, а также кавказские инженеры и русские архитекторы продолжили давнюю традицию новаторства в персидской архитектуре: там, где джульфинские армяне когда-то возводили памятники из камня и плитки, теперь они возводили памятники из стали и бетона – символы не только веры и красоты, но и индустриализации и модернизации нового Ирана. Сегодня – это современный город с населением более 100 тысяч жителей. Обо всём этом можно прочитать в моей книге «Арьяшахр. Советско-иранский архитектурный опыт» издательства ТАТЛИН, которая выходит в октябре 2025 года в Москве.

https://tatlin.ru/shop/aryashaxr_sovetsko-iranskij_arxitekturnyj_opyt





Реза Алирезайан – историк архитектуры Ирана.

https://tatlin.ru/persons/reza_alirezajan