Андрей Николаевич Муравьёв (12 мая 1806, Москва, Российская империя — 30 августа 1874, Киев, Российская империя) — православный духовный писатель и историк церкви, паломник и путешественник, драматург, поэт.
Книга «Грузия и Армения» написана по итогам путешествия, которое Муравьёв совершил по Грузии и Армении с сентября 1846 по июль 1847 года. Издание было опубликовано в Санкт-Петербурге в 1848 году типографией III отделения собственной Е.И.В. Канцелярии.

«Скорбя сердцем о давнем ее отделении, — писал Муравьев в предисловии к книге, -, я желал, подробным описанием ее древних святилищ, преданий и обрядов богослужения, развеять, по мере возможности, неизвестность, которая ее облекает, дабы через то сделать хотя один шаг к желанному сближению, и если, несмотря на те средства, какие я имел к изучению сих предметов, под сенью верховной Иерархии Армянской, быть может, мне случилось впасть в какие-либо погрешности, я бы почел себя весьма обязанным каждому из благонамеренных сынов Церкви Армянской, кто бы указал мне, в чем погрешил я против истины: это послужило бы к большему сближению, если бы взаимно увидели, что еще менее представляется затруднений к достижению желаемого мира.»

ГРУЗИЯ И АРМЕНИЯ

Армения
Св. Григорий Просветитель
Эчмиадзин
Гаяна, Рипсима, Шогакат
Литургия Армянская

Эриван. Кегарт

В тот же вечер оставил я Эчмиадзин, чтобы продолжать мое путешествие по области Армянской. Патриарх, исполненный благоволения, отпустил со мною собственного келейника, для того чтобы мне все было открыто в монастырях. Смеркалось, когда спустился я в ущелье Занги, на крутой мост, переброшенный через поток; его строили каменщики Греческие, двести лет тому назад, во времена Шах-Аббаса. Как тени мелькнули предо мною пустые палаты Сардаря, и гарем, и крепость; кое-где горели огни, в уединенных окнах, над рекою, и шумела Занга, в вечерней тишине; с трудом мог я въехать под темные изгибы ворот, бывшей Персидской твердыни. На рассвете отрадно мне было слышать утреннее богослужение, в соборе Эриванском, весьма благолепном. Те же Греки, которые строили мост, соорудили и храм, для самих себя, как меня уверяли некоторые старожилы, но в последствии церковь была отдана Туркам, для их исповедания Суннитского, а наконец обращена в пороховое хранилище. Так застали ее войска наши и освятили в честь Покрова Богоматери, потому что в этот день сдалась сия сторожевая бойница Персии, как некогда, в тот же день, пали твердыни Казанские, пред победною хоругвию России.

Мечеть, бывшая придворною Сардаря, теперь обращена в арсенал, и нарядна своими арабесками, из разноцветных кирпичей. Замечательна и главная городская мечеть, принадлежащая господствовавшему исповеданию Шиитов; она окружена базаром и караван-сараями; платановое дерево, под которым шумит фонтан, одно развесилось на весь широкий двор мечети, призывая под тень свою поклонников Али. Но я нашел Христианское сокровище в Эривани, о котором даже не знают многие из Армян, на краю города. В уединенной церкви, называемой Зоравар т.е. Cвятынею сильных. Изнутри сего храма спускаются в подземелье, подобное гробовым покоям Рипсимы и Гаяны, и там гробница Св. Апостола Анании, одного из семидесяти, которому явившийся Господь, велел окрестить Савла, избранный им сосуд. Каким образом могли явиться мощи сии в Эривани, не мог я достоверно узнать; но священники той церкви говорили мне, что они подарены были еще великому Григорию. Правдоподобнее думать, что некая часть их досталась гораздо позже в удел, кому-либо из Католикосов или царей Армянских. Рядом с гробницею Анании есть другая неизвестная, в том же подземелье.

На следующее утро поехал я в знаменитую обитель Армянскую, иссеченную в скалах, за тридцать верст к востоку от Эривани. Там, с незапамятных времен, хранилось Св. копие, которое теперь в Эчмиадзине; имя Кегарт осталось обители от копия, и пещерное её устройство было причиною другого названия Айриванк. Дорога туда лежала, влево от большой персидской, сперва по пустынным хребтам до широкой долины Башкарни, где некогда существовал знаменитый город Карни. Там, на обрыве утесов, выстроил царь Тиридат великолепный дворец, для любимой сестры своей Хосровидухт, и доселе еще видны его остатки, слывущие в народе троном Тиридата; но колоссальные обломки базальтовых колонн, с их громадными подножиями из черного гранита, и с резными капителями Ионического ордена, свидетельствуют более о храме, во вкусе греческом, нежели о палатах. Поразительна сия гранитная масса обломков, собранных рукою времени в одну груду, на обрыве скал, памятником его собственного могущества над делами рук человеческих. Воображение народное, всегда поэтическое в своих вымыслах, образовало из сих развалин один исполинский трон, на который посадило великую тень любимого царя своего Тиридата. У его подножия кипит горный поток в глубоком русле; бесчисленные ручьи стремятся, из-под навеса камней, для прохлаждения бывшей царственной усадьбы сестры Тиридатовой. Палаты её ограждены были со стороны долины, крепкою стеною, которой плиты еще уцелели, с полу обрушенною аркой ворот, освященных знамением креста. Несколько развалившихся церквей разбросаны по долине, около нынешнего полу-татарского, полу-армянского селения; и свидетельствуют о прежнем величии Карни. В одной из них погребен знаменитый писатель духовный Мастоц, оставивший по себе богатое собрание церковных песней; это Дамаскин народа Армянского. Тут же был положен и могущественный князь Прош, владевший городом Карни, в XIII веке, когда уже четвертая династия Рупенидов, утвердила дальний престол своей в Киликии; он осыпал своими благодеяниями обитель Кегарта.

Дорога к ней идет вверх по ущелью, которое стесняется все более и более, доколе не упрется наконец в неприступные скалы, откуда бьет бурный поток Карни. Только восемь верст от селения до монастыря; по окрестным горам видны развалины церквей, но по мере приближения к Кегарту, исчезает всякое население, и дикая природа вступает в полные права свои, расставив повсюду неподвижные грани утесов; один из них совершенно заслоняет монастырь, и служит как бы преддверием сей каменистой пустыне, где во времена её славы спасались несколько сот отшельников. Мы услышали уединенный колокол прежде нежели увидели здание, и этот мирный благовест отраден был в столь диком ущелье. Два только инока вышли к нам на встречу, потому что больше их не было. Еще недавно пустою стояла древняя обитель, и обязана своим обновлением усердию бывшего правителем области Армянской, князя Бебутова, но и доселе подвергается она разбоям окрестных жителей. Два года тому назад ее ограбили Курды, и те же два инока, единственные стражи святилища, найдены были связанными в ограде монастыря; так опасно их положение.

Основание Кегарта относится к глубокой древности, ко временам Св. Григория, и весьма естественно, что такое дикое ущелье могло привлечь к себе любителей безмолвия, в самую цветущую эпоху иночества. По крайней мере достоверно то, что правнук просветителя, Исаак великий, любил там уединяться, и около сего времени, должно полагать, иссечены были некоторые пещерные церкви. Неприступность обители, посреди скал ее оградивших с трех сторон, делала из неё твердыню, в которой спасались Католикосы и владетели Армянские, от насилия наместников Халифов; там долго укрывался знаменитый по своей летописи, Католикос Иоанн VI, от жестокого правителя Юсуфа. Безопасность места вероятно побудила перенести в Кегарт священное копие, когда соседняя столица Двин, сделалась жилищем Эмиров, и опустел Эчмиадзин, подвергавшийся беспрестанным нападениям. Сокровище сие еще более освятило монастырь, в мнении не только Армян, но и Магометан; народное предание рассказывает, что во время страшного нашествия шах-Аббаса, когда, проникнув в обитель, хотел он коснуться святыни копия, внезапный свет осиял все ущелье: оно наполнилось тьмами Ангелов, и в ту же минуту обратились назад лица Персиян. «Гер-гечь!» (видел, беги), воскликнул смятенный Шах, и первый подал пример бегства; с тех пор название Гер-гечь осталось обители, в устах Татар, вместе с народною легендою.

Иноки ввели нас сперва в главную церковь Св. Креста, не иссеченную внутри утесов, а пристроенную к ним, уже в позднейшие времена. Устройство её подобно всем храмам армянским XII и ХIII века: высокие арки подпирают купол, алтарь возвышен, с двумя ризницами по сторонам, молитвенные кельи в углах и никаких украшений по стенам; иконы, совершенно новые, писаны на холсте. На входных дверях, с южной стороны, грубо изваяны голуби, между виноградных лоз, и два водящихся тельца, символы чистоты и силы. Обширная трапеза, пристроенная к церкви, великолепна резьбой своих карнизов и открытого купола, который опирается на четырех столбах. Она также носит отпечаток средних веков, и надпись на задних вратах свидетельствует, что купол храма был сооружен в 1214 году, трудами братии, при настоятельстве пустынника Василия, во время Атабека Захарии, и сыновей его Шагин-Шаха и Авака. Северною стеною для сей трапезы служит самая скала, и в ней иссечены другие церкви, изумляющие терпением своих созидателей.

Первая, во имя Св. Троицы, ближе к западным дверям трапезы, она почти круглая, со многими углублениями в стенах, и украшена арабесками. Узорные кресты иссечены паскале, с надписями, которые называют жертвователей, прибегавших под сень сего храма, и вероятно тут же погребенных ради своих даяний. Из-под северной скалы струится источник черной воды, горькой и неприятной на вкус; в восточном углублении есть алтарь на коем уже не бывает службы. Рядом с церковью Св. Троицы иссечена другая, во имя Вифлеемской Божией Матери, но алтарь её несоразмерно мал против самой церкви; она освещена сверху окнами, пробитыми в скале; вход в нее из той же трапезы, и в ней течет также горькая вода из-под утеса. На этом утесе иссечены: воловья голова, которая держит кольцо, и к нему два прикованные льва, а под ними орел, несущий ягненка. На арке алтаря Божией Матери грубо изваяны две райские птицы, а на дверях, ведущих в третью церковь Св. Григория, Апостолы Петр и Павел. Сия последняя всех выше и изящнее отделкой; алтарь её много поднят над помостом, и на нем сохранилось кресло епископское, высеченное также из камня. Купель, необходимое условие всех церквей Армянских, выдолблена в той же скале, ибо только внутри храмов позволено совершать таинство крещения у Армян. На возвышении алтаря, подле каменного кресла, изваян высокий крест, с двумя Ангелами по сторонам, из коих один с трубою, а другой с мечем. Какого собственно времени все три церкви, иссеченные в утесе, неизвестно: но в Вифлеемской, которая служит преддверием Григориевой, сохранилась на южной стене надпись:

«В правление благочестивого, боголюбимого властителя Грузинского Авака и Шагин-Шаха, и сына его Захарии, я Прош, сын Васака, из Хохнава, купил от владетеля страны сей знаменитый сей Айри-ванк, вместе с горою и равниною, и всеми постройками, какие были в нем, и выдолбил в скале дом Божий, в память мою, супруги и сына, и все вместе с ними, посвятил Св. копию».

Год не выставлен, но известно, что князь Прош властвовал в сих пределах, в начале XIII века, и можно предполагать, что он ископал в скале это Вифлеемское преддверие, и самую церковь Св. Григория, и пристроил к ним трапезу и соборный храм Св. Креста; однако название Айри-ванк, употребленное в подписи, свидетельствует о прежних пещерных церквах, и действительно до сорока тесных келий, с малыми внутри их алтарями, пробиты в скалах. Сын князя Проша, Папах, выдолбил в 1288 голу, еще одну обширную погребальную церковь для своего рода, над тремя первыми; там, однако, не видно алтаря. Купол имел отверстие сверху и опирается на четырех столбах, по образцу трапезной церкви. Тесная галерея, украшенная крестами, служит входом в сию каменную сокровищницу смерти, которая превосходит, диким своим великолепием, многие жилища людей, и напоминает тщание Фараонов Египетских, о сохранении своего праха. Народное предание, которое любит оживлять самые обители смерти, говорит, что гораздо прежде князя Папаха, два труженика, брат и сестра, движимые благочестивым усердием, начали изсекать, или что вероятнее обделывать подземную храмину, в которую спустились из верхнего отверстия, но уже не могли опять туда подняться. Они стали пробивать утес, чтобы найти себе боковой выход, но потеряв направление, долбили гору, вместо того чтобы обратиться к внешней стороне скалы. Горестно заснули узники, после напрасных трудов, ожидая голодной смерти, ибо уже истощились их запасы, и вот ночью, невидимою рукою Ангела Хранителя, труженический молот их перенесен был к тому месту, где теперь устье подземной галереи. Проснувшись они пробили себе узкое отверстие, и могли опять выйти на Божий свет, но доселе показывают начатую ими работу в скале.

Над самою крышею соборной трапезы, иссечены три малые кельи с алтарями, каких много рассеяно по окрестным утесам, а за оградою, у самого входа, выдолблено в отдельной скале двух ярусное жилье, с двумя церквами во имя Божией Матери. Стенная живопись отчасти сохранилась, и еще видно вербное торжество Спасителя; надпись на стене говорит, что в 1256 году обновлена сия церковь Богородицы, но кем неизвестно; последнее разорение было при Лезгинах, менее ста лет тому назад. Местное предание гласит, что в этих кельях первоначально спасался великий Григорий, но достовернее можно предполагать, что здесь жил правнук его Католикос Исаак, ибо летописи Армянские упоминают о его пребывании в обители. Напротив, через поток Карни, видно еще жилье в неприступной скале, где защищался князь Прош от нападения Сарацинов. Бурно истекает самый поток из сердца скал, несколько выше монастыря, и разбиваясь по камням, образует весною великолепный водопад, в глубоком ущелье. Мы только могли подивиться дикости места, избранного иноками, но мне говорили, что весною это ущелье обращается в совершенный сад, от множества душистых кустов, разросшихся промежду скал, и малые поляны, на берегу потока, благоухают цветами.

Так разнообразна своими красотами обильная природа и то, что нам кажется мрачно в её осеннюю пору, как бы на склон возраста человеческого, дышит опять райскою свежестью в её весенние, для нас невозвратные на земле дни. Когда мы окончили осмотр храмов и пещер, уже солнце закатилось за горный горизонт и только последние лучи его, багровыми красками, сходили с каменистых вершин; картина была великолепна, особенным величием облеклась дикость пустыни; еще долго горел пурпурный гребень скал, огненною чертою рисуясь на темном небе востока, и вот встала другая очаровательница, луна, и серебренным рогом своим одолела вечерние розовые туманы. Её томным светом внезапно побледнело ущелье, как поблекшие лица его отшельников, и дикая обитель представилась нам в более свойственном ей образе.

Продолжение следует…

Текст воспроизведен по изданию: Грузия и Армения. Часть II. СПб. 1848
Источник электронной публикации DrevLit.Ru