Курдские партизаны: «Через две недели начинаем яростную войну против режима Эрдогана». Дарья АСЛАМОВА

21 апреля, 2016 - 13:22

Спецкор «Комсомольской правды» Дарья Асламова побывала в горном районе, где действуют бойцы Рабочей партии Курдистана, и убедилась, что ради своей борьбы они готовы пожертвовать всем - личными благами, религией и даже семьей.

Зубная щетка, помада, фляжка виски для храбрости. Мобильный телефон выключен и оставлен в гостинице. Таково условие. Предательский сигнал с айфона может привести не только к моей смерти, но и к гибели других людей - там, далеко в горах Кандиля, на границе Ирака и Турции.

От возбуждения у меня горят щеки. Три дня мучительного ожидания окончены. На мое письмо наконец-то пришел ответ от человека с кодовым именем Загрос (название горы). Меня проверили и готовы принять. Я должна во всем довериться незнакомым людям, не задавать лишних вопросов и соблюдать правила безопасности. За мной приедет надежный человек, знающий все блок-посты, и увезет меня в горы, к курдским партизанам, уже сорок лет воюющим против Турции. Я буду гостем знаменитой Рабочей партии Курдистана (РПК), которую США, НАТО и ЕСпризнали террористической организацией. Но не Россия.

Дарья Асламова и один из курдских партизан, действующий под псевдонимом Загрос. Фото: Дарья АСЛАМОВА

В семь утра у гостиницы меня забирают двое мужчин, не знающих ни слова по-английски. Я сажусь в машину, которая сразу набирает бешеную скорость. Я не знаю, куда меня везут, и на резких поворотах, когда визжат тормоза, просто закрываю глаза. Но водитель знает свое дело. На блок-постах никто не спрашивает мой паспорт. Больше всего меня мучит чувство беспомощности от того, что в непредвиденной ситуации я никому не смогу позвонить.

Чем ближе придвигаются горы, тем веселее становятся мои спутники. «Кандиль!» - кричат они мне, указывая на грозные вершины, укрытые шапками снега. Мы проскакиваем последний блок-пост, и машина круто забирает вверх, хрипя от натуги. Здесь кончается власть турецкого государства и начинается «царство лесных людей».

«МИСТЕР ОБАМА ПРИЛЕТЕЛ»

На одном из поворотов дорогу нам преграждают несколько вооруженных людей в национальной курдской одежде. Это партизаны. Хотя, судя по всему, они отлично знают водителя, но все равно обыскивают нашу машину и ведут переговоры по рации. Их лица строги, но как только получено «добро», мне вежливо говорят: «Добро пожаловать!»

Машина снова несется по горному серпантину, и мне хочется кричать от восторга. Весна уже сияет невиданными красками. Дивно зеленеющие долины, мрачная поэзия скал и гул стремительно несущихся с гор потоков воды. Повсюду развеваются флаги РПК и прямо на горных склонах можно увидеть огромные портреты ее лидера Абдуллы Оджалана («дяди Апо»), уже семнадцать лет томящегося в турецкой тюрьме на острове Имралы.

В условленном месте, на райской лужайке меня оставляет водитель. Я должна ждать, когда за мной приедут. Ровно через двадцать минут приезжают двое - тот самый Загрос, назначивший мне встречу, невысокий приятный человек с пышными восточными усами и мягкими, даже деликатными манерами, и Дальян, симпатичный парень с автоматом на плече. Их настоящие имена известны лишь высшему руководству РПК. Оба прекрасно говорят по-английски.

- У нас проблема, - без обиняков говорит Загрос. - Турецкий дрон.

Задираю голову и вижу в ослепительно синем небе белую точку.

- Это так опасно? - недоверчиво спрашиваю я.

- Дрон фотографирует любое подозрительное скопление людей или машин. Следом за ним вылетают турецкие истребители. Горы Кандиля турки бомбят почти ежедневно. Мы не можем рисковать жизнью одного из руководителей РПК, который готов с вами встретиться, и вашей жизнью тоже. Придется ждать, когда «мистер Обама» улетит.

- Почему вы называете дрон «мистер Обама»?

- Потому что американцы продают Турции всю военную технику.

- Сколько может летать дрон?

- Максимум 48 часов.

- Замечательно, - говорю я с нервным смешком. - Что же мы будем делать?

- Устроим пикник на траве и будем ждать.

Мы так и делаем. Загрос раскладывает на траве печенье и те приторно сладкие газированные напитки, которые пьют на всем Ближнем Востоке. (Один врач в Ливане объяснял мне, что в мусульманских странах, где люди не могут снимать стресс алкоголем, жители питают нездоровое пристрастие к сладостям - на радость стоматологам. А наиболее распространенная болезнь - сахарный диабет). Я сразу прошу для себя бутылку воды.

Мир вокруг нас идеален и прекрасен. Я собираю букетик скромных, безымянных, голубеньких цветов. Опасность кажется мне надуманной. Может, это ловушка?

Загрос чутко улавливает мое настроение:

- Я покажу вам, как выглядят последствия турецких бомбардировок.

Пять минут на машине, и я вижу ужасающую картину. Деревня Заргали, разрушенная до основания в августе прошлого года. На развалинах - забытый ковер и детские игрушки.

- Здесь жили обыкновенные крестьяне, а не бойцы РПК, - объясняет Загрос ровным голосом. - И турки об этом знали. Они не могли добраться до нас и решили уничтожить гражданских. Когда жители услышали гул бомбардировщика, они успели выбежать наружу, кроме одной бабушки. После первого удара все бросились назад откапывать старую женщину. И тогда самолет нанес еще один удар, похоронив почти всех...

Сотни лет люди жили на берегу чистейшей бурной реки среди идиллических пейзажей, пасли овец и маленьких послушных горных коров, и вот какая-то самодовольная сволочь, сидя в кабине пилота на безопасной высоте, одним нажатием кнопки уничтожила эту бесценную жизнь. У меня сжимаются кулаки от бессильной ярости.

- Я не могу больше ждать, - говорю я Загросу. - Завтра турки запустят новый дрон, и что? Мне нужна встреча.

- Я устрою вас у реки в тени деревьев и поеду к руководству. Может, они разрешат нашему лидеру приехать к вам?

И меня, действительно, «устроили» на пластиковом стуле, извлеченном из багажника, прямо у реки. Пара глотков виски из фляжки, весеннее солнце, журчание воды, и я впадаю в полудрему, слушая рассказ Дальяна, родившегося на турецко-армянской границе. Талантливый мальчик из простой семьи, сумел поступить в университет, чтобы вырваться на другой социальный уровень, почти невозможный для курдов в Турции. Потом участие в студенческих демонстрациях и два года тюрьмы. Меня это уже не шокирует. Большинство моих турецких друзей сидели в тюрьме (те, кому повезло), остальные - убиты. После освобождения Дальян немедленно присоединился к отрядам РПК.

- Моя жизнь теперь посвящена борьбе за свободу не только Курдистана, но и за свободу человечества, - твердо говорит Дальян. - Да, в горах жить трудно, но и радостно.

- Наверное, здесь отличная охота?

- Мы не имеем права стрелять в диких животных. Это нечестно. Это мы пришли на их территорию, а не они к нам. Я вовсе не вегетарианец. Но человек имеет право есть только тех животных, которых сам вырастил и вложил в них свой труд.

Мне это кажется трогательным.

- А когда ты планируешь спуститься с гор, завести семью?

- Никогда. Я сделал свой выбор. Я посвятил свою жизнь партии и борьбе.

- Ну, наверное, тебе нравится какая-нибудь девушка-партизанка?

- Все женщины прекрасны, и мы любуемся ими как творениями природы. Но плотские отношения между товарищами по партии невозможны. Мы не для этого здесь.

Все это меня интригует, но дискуссию я откладываю на потом. Сначала надо уладить бытовой вопрос.

- А где я буду ночевать? С партизанами?

- Нет, это строго запрещено. Чужаки не имеют права видеть наши укрытия. Тем более это высоко в горах, в пещерах. Там еще лежит снег. Надо долго идти пешком. Ты в своих туфельках не пройдешь. Мы поселим тебя у крестьян.

И вдруг, приглядевшись, я вижу среди деревьев очень хитрую землянку. Я десять раз прошла мимо нее и только сейчас заметила. Дыра в земле, завешенная серой холщовой тряпкой, прикрытая сверху зеленым дерном и обложенная камнями. Ни один дрон не заметит. «Только не фотографируй!» - строго предупреждает Дальян.

И тут возвращается на машине Загрос. Он один, а значит, мне не везет. Но Загрос меня тут же успокаивает:

- Руководство перенесло встречу в другое место. Там где нет дрона. Это далеко, и мы поднимемся еще выше.

- А почему не устроить встречу в каком-нибудь крестьянском доме? - спрашиваю я.

- Потому что могут продать, - спокойно объясняет Загрос. - Люди здесь бедные, а турецкая разведка богатая.

- Я не спрашиваю у тебя точные координаты. Но скажи: где я приблизительно нахожусь?

- Где-то между Ираком, Ираном и Турцией, - хитро улыбается Загрос. - Но поторопись. Нас ждет один из основателей РПК, настоящий герой - Риза Алтун.

«МЫ МОЖЕМ БЫТЬ СОЮЗНИКАМИ РУССКИХ»

Мое воображение бешено работает. Риза Алтун, шестидесятилетний партизанский лидер курдов родом из Турции. Человек-легенда: три смертных приговора, тринадцать лет в тюрьме (девять из них в одиночной камере). Пережил множество самых варварских пыток. (Кому интересно, что такое турецкие тюрьмы, советую посмотреть фильм Алана Паркера«Полуночный экспресс»). Жил в постоянном ожидании казни. В 1992 году после военного переворота был неожиданно освобожден и тут же бежал через минное поле в Сирию, получив пулю в спину от турецкого пограничника. В Дамаске два года работал с Оджаланом. После ареста Оджалана бежал в Ирак, откуда его по фальшивому паспорту отправили воФранцию. Был арестован в парижском аэропорту (Турция разыскивала его через Интерпол), но заверил французов, что не будет работать против них. Ему не дали политического убежища, но позволили остаться на семь лет, пока в Европе снова не началась охота на членов РПК.

Опять по фальшивому паспорту бежал в Вену, где его арестовали уже в венском аэропорту из-за «технических проблем в документе». Австрийцы не знали, что с ним делать: Турция требовала немедленной экстрадиции, но организации по правам человека подняли вой. В конце концов, австрийские власти просто засунули Ризу Алтуна с тем же поддельным паспортом в самолет и отправили в Иракский Курдистан. Теперь он скрывается в горах.

Мысли об этом необыкновенном человеке отвлекают меня от опасной узкой дороги, идущей по краю пропасти. Каждую минуту мы можем сорваться вниз, в ущелье, где кипит пеной горная река. А я, надо признаться, до смерти боюсь высоты.

И вот передо мной маленький домик, искусно спрятанный в скалах. Мне пожимает руку Риза Алтун. Властный, тугой, как плеть, человек, желтый снаружи, как пергамент, а внутри - раскаленная лава. Я сразу приступаю к делу.

- Мои курдские друзья из турецкого Курдистана взывают о помощи, - решительно говорю я. - Города Джизре и Нусайбин уничтожены турецкой армией. Город Диярбакир расстрелян. На улицах для устрашения долго не убирали трупы. Те из турецких курдов, кто выжил, потеряли свои дома и имущество. Уже с марта, когда в горах начинает таять снег, люди ждут помощи от партизан РПК. Что вы намерены делать?

- Ну, как видите, снег еще не растаял, - говорит Риза Алтун. - Но в конце апреля-начале мая мы начнем интенсивную войну против режимаЭрдогана. Он проводит кампанию массовой бойни против курдов и заплатит за это. Решение уже принято. Наша борьба имеет легитимную основу. Речь идет о геноциде курдов, о котором Европа трусливо молчит. Мы готовились всю зиму. Мы знаем о сотнях убитых наших братьях, о сожженных городах, и мы защитим наших людей. Мы готовились всю зиму.

- Сколько у вас бойцов?

- Вопрос, на который я с военной точки зрения не могу отвечать. Скажу лишь, что только в Турции у нас десять тысяч партизан.

- Турция, поддерживающая такие террористические организации, как ИГ и «Джабхат Ан-Нусра» (группировки запрещены в России. - Авт.), сама превратилась в страну-террориста. Тем самым она поставила себя вне закона, как когда-то Германия, - замечаю я.

- Вы правы. И наша цель - либо заставить этот фашистский режим пройти через трансформацию к демократии, либо разрушить его.

- Давайте не будем наивными, говоря о возможной демократии в Турции, - говорю я. - По выражению одного политолога, Турция - неисправимая страна-геноцидник. Только за ХХ век турками были осуществлены геноциды армян, греков... Теперь вот идет новый геноцид курдов.

- С приходом Эрдогана режим принял иную форму - стал салафистским, воинственно-религиозным. То есть фашизм из секулярного, светского - превратился в исламистский. Не знаю, что хуже. Социальная структура также формировалась шовинистической пропагандой. И поэтому людей так легко заставить ненавидеть. Они ненавидели болгар, армян, греков, курдов. Теперь ненавидят русских за то, что сами же сбили их самолет. Общество постоянно подкармливают ненавистью.

- Как вы смотрите на российское участие в Сирии?

- Безусловно позитивно. Это противодействие разрушительным силам, поддерживаемым США, Саудовской Аравией, Катаром, Бахрейном и Турцией. Это попытка изменить однополярный мир, в котором правят американцы. Русские должны остаться в регионе. Что касается курдского вопроса, мы знаем, что Россия как держава строит отношения не с народами, а с государствами. И это ее право. Но мы надеемся на ее политическую поддержку прав курдов на международном уровне. Мы можем сотрудничать против общих врагов и быть реальными союзниками.

СПРАВКА «КП»

Горы Кандиля - база партизан между Ираком, Турцией, Ираном и Сирией

Курдистан - этногеографическая область площадью 450 тысяч кв. км, занимающая отдельные районы Турции, Сирии, Ирака и Ирана, в пределах которой курды составляют большинство населения. Многие из них выступают за создание на этой территории единого курдского государства. В Турции вооруженную борьбу за независимость курдов на протяжении нескольких десятилетий ведет Рабочая партия Курдистана (РПК).

Кандиль - труднодоступная горная область на стыке границ Турции, Ирака и Ирана. Простирается на 30 км вглубь турецкой территории. Используется как база для партизан РПК, которые контролируют примерно 50 кв. км этой местности. Область постоянно подвергается налетам турецкой авиации.

ИДЕОЛОГИЯ КАК СРЕДСТВО ВЫЖИВАНИЯ

Жизнь партизан в горах невероятно тяжела, особенно в зимнюю пору. Холодные землянки, отсутствие медицинской помощи, скудный рацион (лепешки, овечий сыр, горох и раз в неделю - курица), изматывающие переходы в горах, суровая дисциплина. Нельзя развести костер: он может привлечь внимание турецких бомбардировщиков. Мыться можно раз в неделю в ледяной горной воде. Запрещен алкоголь, секс... И даже сигареты не приветствуются. Нет утешения в религии. Большинство партизан - атеисты. Высоки требования морали и нравственного самосовершенствования. Что же толкает сотни молодых людей ежегодно уходить в горы и жить в состоянии постоянного подвига?

Загрос - один из главных идеологов и воспитателей молодого поколения. Живой ум, твердый характер и пламенная душа. Он отрицает пресыщенный, растленный мир там, внизу, и не желает иметь ни малейшей царапинки на своей совести. Им движет любовь к святому акту революции и к борьбе за свободу. Мы ведем с ним бесконечные дискуссии. Особенно это касается отношений мужчин и женщин.

- Пять тысяч лет женщина была на втором месте в обществе. Борьба за свободу начинается с борьбы за свободу женщин, - говорит Загрос. - Женщина была рабом во всех смыслах, а сейчас она должна обнаружить себя в новых условиях и проявить новые способности. Она должна стать равной мужчине в социальном, политическом, культурном и даже военном плане. Вот почему мы считаем важным присутствие женщин среди партизан и на передовой линии фронта.

- Старо, - отмахиваюсь я. - Мы все это проходили в СССР. Это обыкновенный феминизм.

- Нет, это глубже, чем феминизм. Разве ты не хочешь равенства с мужчиной?

- Боже упаси! - восклицаю я. - Я не нуждаюсь в таких ходулях. Физически я слабее и нежнее мужчины, но именно женственность - мое самое сильное оружие. Да я мир могу перевернуть с помощью косметики и прекрасных платьев. (Накануне вечером я извела партизан своими криками, что забыла расческу. Ее нашли в какой-то крестьянской лавке и даже не позволили мне за нее заплатить. Такой трогательный подарок от РПК, который я теперь бережно храню.)

- Мы не отрицаем биологическое начало, - замечает Загрос.

- Но вы запрещаете секс между товарищами по партии, - возражаю я. - Это абсурд. Это против природы, против жизни на земле. Тебе 41 год, ты привлекательный мужчина, и при этом ты сознательный девственник. Разве тебе не хочется детей?

- На земле уже проживает семь миллиардов человек, и я не вижу, чтобы жизнь для них улучшилась. Нас убивают, нас бомбят. Какая теперь жизнь для людей в сожженной турками Джизре? Разве они думают сейчас о биологической любви?

- Послушай, мне пришлось пройти через страшные события, - говорю я. - Я много раз была под бомбардировками. Но еще более страстной была моя любовь к мужчине на краю смерти. Разве бомбы могут остановить желание и нежность? Разве не сладок поцелуй, который может быть последним?

- В тот момент ты была только собой. Ты не была частью общества.

- Разумеется, нет. Разве я не имею права на частную жизнь?

- Частная жизнь не может существовать вне общества.

- А как же право на личную свободу? - восклицаю я.

- Свобода не может быть личным делом. Это нечто общественное, социальное. Я не могу быть свободным, когда моих братьев убивают сейчас в Джизре, Нусайбине или Диярбакире. Мы посвятили свою жизнь обществу. И люди там, внизу, видят, что мы, члены Рабочей партии Курдистана, не живем для себя. Мы приносим себя в жертву.

- Значит, вы как монахи?

- Да, есть что-то сходное, но во имя других целей. Мы против религии.

- И ты никогда в жизни не изведаешь любви? - с жалостью спрашиваю я.

- А что ТЫ знаешь о любви?! Я утверждаю: никто из партизан РПК не остался бы и на день в горах, если бы не любовь. Если ты не любишь свою землю и свой народ, ты не сможешь выносить ни бомбежки, ни трудности. Все начинается с любви к родине.

- А семья?

- Современный институт брака забирает индивидуальную свободу. Человеку приходится закрывать глаза на многое, чтобы сохранить семью и детей. Он начинает бояться, что потеряет работу и не сможет прокормить и дать образование детям, он вынужден идти на сделки с совестью, потому что отвечает за близких. А мы, члены РПК, принадлежим к одной большой дружной семье, основанной на любви к людям и к своей земле. Если ты любишь свой народ, ты не можешь любить кого-то индивидуально. Завтра ты встретишься с группой партизан и сама поймешь: они все здесь добровольно.

КАК ТРУДНО СПУСТИТЬСЯ С ГОР

Утром в долине нас ждут пять человек: три молоденькие женщины и двое парней, почти мальчиков. У дерева стоят пять калашниковых. Небо сплошь покрыто облаками, а значит, можно развести костер. В черном прокопченном чайнике кипит вода, в золе разогреваются лепешки, а на траве стоит миска с домашним йогуртом.

Ребята называют свои боевые имена. Одного из парней зовут Дервин - революция. Самой младшей, Зилан, всего 18 лет. Она молчаливая и хорошенькая, с черными блестящими глазами. Сидит у костра, подбрасывает сучья в огонь и курит. Когда я хочу ее сфотографировать, ужасно смущается. Курение - простительная слабость, но среди товарищей не приветствуется. Самой старшей Розари - 26 лет, и она уже воевала вСирии против ИГ. Рассказывает об этом с гордостью. Четко знает приказ: живым врагу не сдаваться.

Розари объясняет, что группы партизан - всегда маленькие, не больше пяти человек. Так и безопаснее и легче передвигаться. Но от Загроса я уже знаю: патроны надо экономить. Их доставляют контрабандисты, доллар - за патрон. Бойцы одеты в одинаковую курдскую военную форму и поношенные ботинки.

- Вы бы хоть девчонкам форму по размеру пошили, чтоб не болталась на них, - замечаю я Дальяну.

- А разве так они не прекрасны?! - неожиданно взрывается он. - Зачем женщинам подчеркивать свою фигуру? Чтобы привлекать внимание мужчин? Вот ты, к примеру, специально носишь яркую одежду, чтобы нравиться мужчинам?

- Разумеется, я хочу нравиться. Это НОРМАЛЬНО!

- Значит, ты стала рабой мужских желаний.

Я хохочу Дальяну в лицо:

- Что за чушь! И хватит пичкать меня идеологией. Я родилась и выросла в Советском Союзе. Меня идеологией с детства кормили до отвала, суповой ложкой. Тут я вам дам сто очков вперед. Я сама могу читать лекции о марксизме-ленинизме.

- Рабочая партия Курдистана тоже начинала с марксизма и социализма, но потом мы изменили нашу платформу, - говорит Загрос. - СССР пытался принести демократию в массы через государство, и в этом была ошибка социализма. Христос, Спартак - вот истинные представители демократии. А государство - противоположность демократии. Больше государства - значит, меньше демократии.

- Следовательно, вы анархисты? - спрашиваю я.

- Не совсем. Анархисты не предлагают альтернативную систему. А мы считаем, что демократия - это не только выборы, но особая организация общества, которая начинается не с Кремля или Вашингтона, а с низов. Общины, начиная с сел и маленьких городков, сами строят свою жизнь на демократической основе. То есть нас можно назвать организованными анархистами.

Девушки-партизанки пытаются вникнуть в наши споры. Вдруг одна из них спрашивает:

- А что вы на самом деле думаете о нас?

Я задумываюсь, видя, что им важен мой ответ.

- Я восхищаюсь вашим мужеством, достоинством и умением выносить повседневные трудности, - медленно говорю я. - Но вы женщины. И однажды вам придется спуститься вниз, чтобы создать семью, познать счастье материнства. Это природа. Ее не обманешь.

Розари, самая старшая, отвечает за всех:

- Прежде чем присоединиться к РПК, мы дважды подумали. Мы знали, какова жизнь в горах, что такое борьба, и не питали иллюзий. Мы УЖЕ знали, на что идем, и нам нет дороги назад.

На прощание я пожимаю им руки, а в голове у меня вертятся чуть измененные слова известной песни: «Девочки! Постарайтесь вернуться назад».

ВЕЧЕР ПЕРЕД РАЗЛУКОЙ

В крестьянском домике накрыт щедрый стол. Точнее, не стол, а ковер, и мы все сидим на полу, скрестив ноги по-турецки (ой, по-курдски!). И Дальян, и Загрос остались со мной ужинать, но ночевать они уедут в свои тайные укрытия. Мы больше не спорим, а просто наслаждаемся простой, вкуснейшей едой (такую не купишь в самом дорогом экологическом магазине).

Но я слишком устала от высоконравственной атмосферы, и мне хочется предаться маленьким тайным порокам. После ужина я выскальзываю на крыльцо с сигаретой и фляжкой виски. Вокруг меня божественная ночь. Охмелев от горного воздуха, покоренная тишиной и звездами, я размышляю об этих удивительных людях, с которыми меня свела судьба. Я чувствую огонь, пожирающий их души, но они сумели надеть духовную узду на свои желания. Они укротили демона сладострастия. Я завидую их нравственным идеалам, завоеванным ценой жестокой школы.

Что же мне в них претит? Аскетизм. Необходимо лишь необходимое. Там внизу шумный мир, переполненный красками, музыкой и светом. Там есть пороки, но есть и любовь, картины, сокровища искусства, моды и изыски кулинарии, радости детства и материнства, свобода рассуждений и свобода быть собой. Да, эти ребята в горах ведут успешную работу по превращению отдельной личности в составную часть коллектива. Им это удается. Их уже тысячи и тысячи. Мы, советские люди, тоже когда-то пытались, а потом устали и продали великую страну СССР за джинсы и жвачку. Да, мы были дураками. Может, эти ребята учтут наши ошибки и найдут золотую середину? Нет, не найдут, - возражаю я сама себе. Никаких полумер. Между ними и глобальным капитализмом — не проходимое поле смерти. Они будут сражаться до конца. Их не купишь ни за денежные фантики, ни за золото. Они так высоко, что им уже не спуститься вниз.

Как там у Достоевского? «...дашь хлеб, и человек преклонится, ибо ничего нет бесспорнее хлеба, но если в то же время кто-нибудь овладеет его совестью...о, тогда он даже бросит хлеб твой и пойдет за тем, который обольстит его совесть...Ибо тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить. Без твердого представления себе, для чего ему жить, человек не согласится жить и скорей истребит себя, чем останется на земле, хотя бы кругом его все были хлебы».

ФАКТЫ ИЗ НОВЕЙШЕЙ ИСТОРИИ ТУРЦИИ

Геноцид армян 1915-1923 годов (жертвами стали 1,5 миллиона человек);

Геноцид понтийских греков 1914-1923 годов (380 тысяч человек);

Резня в Смирне (Измир) 1919-1922 годов, вырезано 200 тысяч христиан.

Геноцид ассирийцев в Первую мировую войну (погибло полмиллиона человек.)

Геноцид курдов 1937-1938 годов: убито от 50 до 70 тысяч человек. Слово «курд» запрещено. В последние сорок лет турки уничтожили 3000 курдских поселений и 378000 человек стали политическими беженцами. С июля прошлого года и по сей день Турция проводит новый геноцид курдов. Число погибших неизвестно.