В Сахаровском центре в рамках лекционной программы Московской открытой школы прав человека во вторник, 11 февраля, прошла лекция правозащитницы Светланы Ганнушкиной «Миграция в России». В ходе лекции ей удалась охватить лишь малую часть этой широкой темы, а именно проблему беженцев в России за последние 20 лет. За основу своего материала Ганнушкина взяла личный опыт многолетней работы в Комитете «Гражданское содействие» и правозащитном центре «Мемориал», а также членства в президентском Совете по развитию гражданского общества и правам человека (с 2002 по 2012 годы).

По словам Ганнушкиной, последние годы миграционные процессы в мире происходят более активно за счет формирования единого информационного пространства, стирания границ между государствами и, как следствие, облегчения передвижения людей по миру. «Мы видим это на примере Евросоюза, сейчас все больше стран ставят вопрос о заключении соглашений о безвизовом пересечении границ. У нас оно заключено с девятью бывшими советскими республиками. С оставшимися странами по понятным причинам такого соглашения нет. Речь в данном случае идет о странах Балтии, потому что они вошли в шенгенскую зону, по нашей инициативе было разорвано движение по грузинской границе, и сюда же относится Туркмения, которая закрыла свои границы и ни с кем не хочет иметь дела», — пояснила она.

Первая группа мигрантов, которая приехала в Россию, были жертвами армяно-азербайджанского конфликта. В горбачевские времена считалось, что эта миграционная волна рассосется сама собой и проблема постепенно решится. Тогда в Москву приехали около 40 тысяч бакинских армян.

Часть из них расселилась по знакомым, другая бросилась в азербайджанское постпредство, поскольку они являлись жителями Азербайджана и были признаны его гражданами. Но там их не приняли, и те направились в армянское постпредство, к которому они не имели отношения. Оттуда их выгнать не посмели, и в итоге армянские беженцы стали жить в их общежитиях, а некоторые и прямо в коридорах представительства Армении в Москве.

«Это было нечто чудовищное. Лежат какие-то тряпки, которые привозили москвичи: пальто, матрацы, одеяла, у кого что попало — и люди на этом спали. На какой-то плитке готовили, и борщом пахло. Рядом кабинет представителя Армении в России, а у него борщ варят под дверью», — вспоминает Ганнушкина свои впечатления от посещения армянского постпредства.

Тогда же Моссовет и Совмин решают расселить этих людей по столичным общежитиями и гостиницам, что, по мнению правозащитницы, было большой ошибкой — вместо тогочтобы развезти беженцев по всей России, их оставляют в Москве, где они потом и укореняются: «Мы себе создали большую проблему, потому что мы понимали, что это на годы, но наши власти считали, что это решится в течение нескольких месяцев».

Вслед за первой волной миграции был грузино-абхазский, а потом и грузино-осетинский потоки. К последним относились осетины из Грузии, которые поехали в Северную Осетию — там проблема беженцев встала не настолько остро и со временем начала разрешаться, эти люди получили гражданство. Хотя, по словам Ганнушкиной, так до конца ни одна из этих волн ни в России, ни в Осетии не была интегрирована в полной мере.

Грузины из Абхазии, которые приехали в Россию в 1992—1994 годах, до сих пор не стали российскими гражданами и не имеют никакого статуса. Некоторые дети этих мигрантов, которые родились уже в РФ, все еще не имеют свидетельства о рождении.

Правозащитница отмечает, что в России миграционные волны с постсоветского пространства имеют преимущество по сравнению с аналогичными потоками в других странах — к нам ехали люди, которые носили общую для всех советских людей культуру и владели русским языком. «Бакинские армяне были скорее русскими, в Баку они представляли русскую диаспору и мало отличались от местных русских, — отмечает она. — Среди них были хорошо образованные люди. Отказываться от такой миграции было чистым идиотизмом».

Для ищущих убежище мигрантов законодательно существуют три возможных варианта решения проблемы со статусом — предоставление статуса беженца от государства, возвращение на родину в случае исчезновения угрозы, вынудившей человека покинуть страну, и переселение в третью страну.

В России, по словам Ганнушкиной, предоставление гражданства не решает вопросов бывших мигрантов. Некоторые беженцы-армяне из Азербайджана, приехавшие в Россию еще в 1990 году с первой миграционной волной, до сих пор полностью не интегрированы. Так, часть этих бывших беженцев, которым дали в Москве место в общежитии, недавно подверглась выселению по решению суда — без предоставления иного жилья или без определения возможностей, вопреки жилищному кодексу.

Второй способ решения проблемы беженцев — возвращение домой, когда наступает мирное время на их родине. Но, указывает Ганнушкина, тут существует свой камень преткновения — игнорирование гуманитарной составляющей на фоне политических мотивов.

Так произошло с Осетией и Абхазией. Россия, признав их независимость, не рассматривала вопрос о возвращении грузинских беженцев в страну, хотя на момент начала абхазо-грузинского конфликта население Абхазии на 41% состояло из грузин, которые были впоследствии выгнаны. По такому же принципу не вернулись и азербайджанцы в Карабах.

Третий вариант разрешения проблемы с беженцами — их переселение в третью страну. Этим занимаются либо сами страны, либо Управление Верховного комиссара ООН по делам беженцев. Критерии для этого случая строго регламентированы, и под них подходит меньшинство. Таким способом в начале 1990-х годов многие бакинские армяне уехали в США.

Еще одним потоком лиц, ищущих убежища, стали граждане Афганистана. «Он (поток — РП) тоже на нашей совести, поскольку мы оттуда ушли в 1992 году, и там даже объявили амнистию тем, кто воевал вместе с русскими, а в 1993 году они всех амнистированных перестреляли», — продолжает правозащитница.

Люди, которые застряли в России и называются «беженцы на месте», приехали в нашу страну работать или учиться, а вернуться на родину уже не могут и вынуждены просить убежища. До сих пор проблема с афганскими беженцами остается нерешенной: в стране насчитывается около двух тысяч афганских детей-сирот, привезенных сюда в свое время, из них статус беженца получили 1,8 тысячи. Они наравне с афганскими вынужденными беженцами долгое время ассимилировались к российской культуре, и многие из них уже не хотят возвращаться в мусульманское государство.

По данным на 1997 год, которые приводит Ганнушкина, в России насчитывалось 239 тысяч человек, ищущих убежище. В 1998 году их было уже 128 тысяч, а на сегодняшний день их официально осталось 632 человека из-за особенностей миграционной политики страны.

Так, за все время в российскую миграционную службу по вопросу предоставления временного убежища обратились около двух тысяч сирийцев, из них лишь половина получила этот статус.

По мнению правозащитницы, еще около двух-трех тысяч таких людей просто не были допущены к самой процедуре оформления беженства. «5 февраля мы препирались с пограничной службой, когда приехали 17 человек, и их не пускали в Россию, потому что они, по словам пограничников, не просили убежища, а по-арабски никто из них не понимает. И люди улетели назад. В Питере было то же самое, а потом приходит письмо с информацией о том, что один из отправленных обратно был расстрелян», — рассказала она.

Помимо сирийцев, в Россию едут африканцы и копты из Египта. Коптов, которые приехали к русским как к единоверцам (коптская церковь очень близка к православной — РП), отправили в центр временного размещения и отказали в убежище, обозначив их как экономических мигрантов, «приехавших в поисках лучшей жизни».

Исходя из этого, Ганнушкина пришла к выводу, что российские законы и правоприменительная практика не способствуют тому, чтобы беженцы оставались в нашей стране.