Арам Аветис: Я позволяю себе такую роскошь – быть самим собой

4 ноября, 2019 - 20:51

 

 

 

 

Арам Аветис родился в 1990 году в Ереване. В этом же году в разных частях планеты умерли Филипп Супо, Виктор Цой, Венедикт Ерофеев, Сергей Параджанов. Он родился 25 мая – за 2 дня до рождения Луи Фердинанда Селина, но на 96 лет позже его. Начал писать в том возрасте, в котором Артюра Рембо клонило в сон от мысли писать. В Берлинской национальной галерее на некоторых картинах, а конкретно – Гогена, Ван Гога, Моне – можно найти отпечатки Арама Аветиса. В один и тот же день он был в туалетах домов-музеев Листа, Гёте, Шиллера.

В 26-летнем возрасте он написал Манифест об отказе от литературы (Бретон написал в 28, Маринетти – в 33), от которого сразу же отказался. В 2014 году в Дрездене встретился с Харуки Мураками, сфотографировался и честно признался, что никогда не будет читать его книги. Демонстративно иронизирует над плохой литературой, за что и его литературу считают такой.

Женат на Литературе, имеет одну книгу.

Расскажи немного о своем детстве. Как оно у тебя проходило? Где ты вырос? Что тебе особенно запомнилось?

Я родился в 1990 году. В принципе, это был не самый подходящий год для рождения как такового. Я вырос в Аване, учился в местной школе. Не могу сказать, что мне что-то особенно запомнилось, важно, что мой округ интересно расположен. Это такой округ как будто вне города. Такое чувство, что Аван – это отдельный мир. Конечно, это не центральная часть Еревана. Но эта отчужденность и некая отделенность от центра очень сильно повлияли на меня. Есть много мистики в Аване. Вообще, это странный район, округ-призрак. И эта странность очень сильно повлияла на меня и на ту литературу, которую я создаю. Я вообще думаю, что детство не то место, где люди ищут счастья. Когда ты ничего не понимаешь, это еще не означает, что ты был счастлив. Это просто говорит о том, что ты не понимал в каком ты состоянии. Мое детство – это не самое счастливое время. Я не понимал ничего из того, что происходит. Было много непонятных вещей, загадочных, мистичных. И все это сильно повлияло на меня. Допустим, школа. У меня такое ощущение, что будто бы я там был, но в то же время будто меня там и не было вовсе.

Расскажи про студенческие годы. Почему ты выбрал киноведческий факультет? И вообще, что для тебя значит Параджанов, которому ты посвятил дипломную работу?

Я учился на киноведа, но не работаю по специальности. Изначально мне хотелось поступить на режиссерский факультет, но по срокам я просто не успевал и решил выбрать киноведение. И мне в этом плане очень повезло. Я много писал. А Параджанова я выбрал просто потому, что не знал о ком еще писать курсовые работы объемом в 50 страниц. Это очень много для меня. Мне нравится, что у Параджанова нет конкретики. У него очень свободные поэтичные полотна. Ты можешь многое о нем сказать, но этого будет мало. Или же ты можешь ничего не сказать, а получится, что будто все высказал. Эта сказочность, которая в нем есть меня просто потрясает. Это похоже на литературу. И не удивительно, что многие свои фильмы Параджанов снял по мотивам художественной литературы. Допустим, «Цвет граната» про армянского поэта Саят Нову, «Ашик-Кериб» снят по одноименной сказке Лермонтова, «Легенда о Сурамской крепости» тоже связана с литературой. Он даже хотел снять кино по мотивам сказок Андерсона. У Параджанова нет формы. И это мне нравится. У него есть свой уникальный кинематографический темп. А когда ты пишешь про кино Параджанова, ты в то же время пишешь о литературе. Временами в творчестве у Параджанова я вижу все, кроме кино. И это самое интересное, что в нем есть. Многие просто не могут долго смотреть фильмы Параджанова. Он не вмещается в их сознание. И тому есть разные причины. В прошлом году я поехал в Киев и встретился с его женой и сыном. Мы много общались. Там же я начал писать свою третью книгу. Он умер в том году, когда я родился – в 1990-ом. И в этом плане нас что-то связывает. Что-то между жизнью и смертью.

Твоя первая книга «Слепая пунктуация» сразу же после публикации стала бестселлером Еревана. Вторая книга – «Архитектурная мутация» – твой новый бестселлер. Какова это – быть самым читаемым и продаваемым писателем Армении? Что для тебя это вообще значит и какие чувства вызывает?

Важно сказать, что Армения – не страна бестселлеров. Здесь если в день продается 5 книг, то это уже бестселлер (смеется). Одним словом, для маленькой страны слово «бестселлер» неоднозначное. Я просто очень много работаю, меня знают, я продаюсь. Но мне до сих пор удивительно, когда ко мне подходят люди и говорят, что им нравятся мои произведения, что они их с удовольствием читают. Это не самокритика, нет. Просто это не та литература, которая должна нравится. А то, что связано с бестселлерами, то к этому я не отношусь серьезно потому, что то, что я пишу не массовая литература. Это не высокомерие. В мировой литературе много таких примеров. Например, в России есть издательство «Колонна пабликейшнс», которое специализируется на издании малоизвестных произведений классиков литературы. Они публикуют для массового читателя необычных авторов.

Собираешься ли ты в Россию? Не хочешь ли предстать перед диаспорой и российской публикой? Есть ли в планах перевод своих книг на русский?

Сейчас я сотрудничаю с литературным агентством Армении ARI Literary and Talent Agency, которые работают над тем, чтобы найти издателей моих книг за рубежом. Я всегда за международное сотрудничество. Я буду рад переводам моих книг на русский, потому что я сам очень люблю русскую литературу и русский язык. Многое я читаю на русском. Хорошо владею языком. Моя мама русскоязычная. Я с детства слышал русскую речь бабушки и мамы. А когда начал заниматься литературой, понял, что русский надо выучить. Ведь огромное количество книг не переведены на армянский. Все мои друзья знают, что мой самый любимый поэт – это Маяковский. Я люблю Ерофеева, Сашу Соколова, Эдуарда Лимонова. Мне бы хотелось сказать большое спасибо переводчице Марусе Климовой, которая гениально перевела на русский моего любимого французского писателя Луи-Фердинанда Селина. Я получаю истинное удовольствие от хорошо переведенной книги. Открою секрет, что я сам люблю переводить на русский язык. И вскоре в литературном журнале выйдет публикация моих переводов на армянский нескольких стихотворений Виктора Цоя.

Поговорим про соцсети. Я думаю, что если бы Пушкин, Толстой, Чехов жили бы в наше время, то у каждого из них были бы миллионы фолловеров и подписчиков, шикарный профиль во всех соцсетях, у каждого были бы миллионные рекламные контракты, партнерские проекты, нативная реклама и так далее. Скажи, а с чем связано твое игнорирование социальных сетей? Есть ли в тебе страх того, что в онлайне ты не будешь так популярен как в офлайне?

Я думаю, что все как раз наоборот. Все вышеперечисленные тобой писатели были бы полными неудачниками. А мне на самом деле неинтересны соцсети, не интересно мнение толпы. Мне кажется, что Facebook – это ложная аудитория. В соцсетях мне не комфортно. Честно говоря, мне не так важно, кто меня прочтет. Да и количество тоже – не столь важно. Мне все равно, что люди пишут обо мне, про меня. Не интересует. У меня обширная библиотека писателей, которые мне больше интересны, чем жизнь в сети. Я с ними провожу свое время.

Насколько честно ты отвечаешь на этот вопрос? Возможно, мы не знаем о твоих анонимных блогах?

Нет, у меня нет никаких анонимных блогов. И я ответил честно. Возможно тем, что я особо не свечусь, я интересен людям, своему читателю. Наверное, именно таким поведением я вызываю больший интерес.

В своем последнем интервью ты говорил про тишину и музыку. А Месропа Маштоца сравнил с величайшими композиторами. Скажи, пожалуйста, как ты вообще относишься к музыке? Какие места посещаешь, на чьи концерты ходишь? И вообще, что значит для тебя звук в литературе?

В этом плане я не очень интересный человек. Честно говоря, я плохо чувствую музыку. Но я люблю музыку слов. В песне для меня важен текст. Поэтому мне нравится Виктор Цой, Высоцкий, Рубен Ахвердян. В музыке я словно ищу литературу. К сожалению, я не так восприимчив к мелодии. Но мне нравится музыка в поэзии. Этим мне и нравятся футуристы, обэриуты. Они создавали слово на звуке. Там много музыки. Я тоже в принципе люблю играть словами. Я ценю поэтичную прозу. Допустим, как в «Триптихе» Соколова. Это чистая музыка. Мы же знаем поэтов, которые не рифмовали стихи, но у них была внутренняя музыка, музыка слов. Это надо чувствовать. Этому не научишься.

Ты ценишь иронию? Ты вообще самоироничный человек?

Я очень самоироничный человек, поэтому я много иронизирую над другими. Я живу так, как считаю нужным. Я такой, какой я есть. У меня могут быть изъяны и недостатки, но это я. Как говорил Ладислав Клима: «Истина в том, что мне угодно». Я думаю, во-первых, о себе. Да и каждый человек в принципе думает сначала о себе. Когда кто-то говорит: «Знаешь, мне не очень-то понравилась твоя книга». Он считает, что он честен. В то же время, он не думает о моих чувствах. Допустим, о том, что мне неинтересно это слышать.

А как ты относишься к сарказму? А к черному юмору?

Очень хорошо. Я же люблю Селина, Воннегута, Генри Миллера, Ерофеева. Все они ироничны. Если не будет иронии и сарказма, мир станет невыносимым. Поэтому для меня самая гениальная книга про цинизм – это «Циники» Мариенгофа. Это моя биография.

Можно ли тебя назвать циником?

Я думаю, что да. Циники – это те люди, которые отвергали сложившееся мировоззрение и шли против течения. Циничные люди создают новую реальность. Я вообще люблю расшевелить человека. Мне нравится, когда люди выходят из зоны комфорта. Поэтому я позволяю себе такую роскошь – быть самим собой и теребить людей. Каждый человек думает, что он центр мира. И круто, когда ты рушишь это центр и показываешь ему остальной мир. Сломать хоть на секунду этот мир, чтобы дать возможность открыться новому – это же отлично. Это и есть литература. Рушить стереотипы – это миссия литературы.

Можешь дать определение, в каком жанре ты пишешь?

Многие говорят, что это поэзия в прозе. Но я не люблю жанровые рамки. «Главное стиль в литературе», – говорил Селин. А он у каждого уникален.

Назови трех своих любимых армянских и русских поэтов?

Из армянских – Заграт (Zahrat), Славик Чилоян, Сипан Шираз. Из русских – Хлебников, Маяковский, Глеб Горбовский. Также, я очень люблю Шкловского. Он очень интересный литературовед и писатель.

Как ты относишься к политике?

Я не однократно говорил, что политика стала литературой XXI века. А это очень грустно. Лично я стараюсь не интересоваться политикой. Люди перестали читать художественную литературу. Всем интересны мемуары политиков, бизнес-книги, биографии спортсменов и людей поп-индустрии. В последнее время литература внедрилась в политику, а политики начали писать книги. Нет более унылого занятия, чем читать книги, написанные политиками.

Что бы ты хотел, чтобы осталось после тебя? Какой след ты бы хотел оставить в литературе?

Я просто хочу, чтобы в армянской литературе были неофициальные андеграундные писатели. Официальность в литературе – это пошло. Для писателя официальность – это приговор. Важно, чтобы следующее поколение понимало, что в их родной стране тоже были люди, которые смотрели на это время не как все, а по-своему. Это то, что мне действительно хочется оставить после себя. И литература – единственное место, которое дает мне эту возможность. И я буду пользоваться этим, не сомневайтесь.

Интервью подготовила Мариам Кочарян

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
CAPTCHA
Тест для фильтрации автоматических спамботов
Target Image