Алиса Поплавская: Ролан Быков, будучи главным режиссером студенческого театра с конца 1950-х, в самом начале хрущёвской оттепели загорелся идеей преобразовать студию в театр профессиональный. И пусть его мечта осуществилась только в 1999 году, можно сказать, что семя, из которого и произошёл Театр МОСТ, было заложено именно в оттепелевский период. Звучит знаково как для спектакля, так и для театра. Вы сами заметили такое совпадение?

Георгий Долмазян: Да, конечно. И больше того, скажу, что мне посчастливилось застать Ролана Антоновича живым и слышать его рассказы о тех временах. В конце 50-х, когда стало «потепелее», Быков запустил процесс создания Студенческого театра. Его мечта полностью осуществилась только через 40 лет, когда театр обрёл государственный статус, но тогда… Тогда для этого начинания нужно было обладать определенной храбростью. И, слава богу, Ролан Антонович был именно таким человеком, очень смелым. За короткое время всеми правдами и неправдами он собрал нужные подписи и открыл на улице Герцена (сейчас это Большая Никитская) свое творческое детище. Как он вспоминал в своем рассказе: «Комсомол подумал, что это профсоюзы разрешили, профсоюзы, — что партия, а они, — что комсомол».  

С тех пор прошло 50 лет, а театр Быкова можно смело назвать театральным инкубатором всех крупнейших деятелей русского театра. Юткевич, Захаров, Виктюк, Демидова, Савина, Кортнев, Пельш, Богушевская, Галкин, Кукушкин…  

Говоря современным языком, этот театр всегда был театральным стартапом — идеальным пространством для раскрытия таланта, для поиска призвания, для выбора профессии. И нынешнее руководство, директор Ирина Большакова и художественный руководитель Евгений Славутин, довело дело, начатое Быковым, до профессионального статуса. Получается, что МОСТ — это мостик из 50-х до 90-х и дальше — в двухтысячные. 

А.П.: Многие называют вашу работу документальным спектаклем, мультижанровым перформансом, спектаклем-перформансом. Каково ваше определение?

Г.Д.: Этот спектакль родился случайно. Есть репертуар, который создается ежегодно, и в котором все спектакли рассчитаны на долгую основательную театральную жизнь. А тут совершено внезапно появилась идея создать серию проектов, посвященных важному историческому периоду или событиям. Вместе с Центральным Домом литераторов мы запустили первую постановку и поняли, что это очень живая и важная работа. «Оттепель» была локомотивом для серии спектаклей «МОСТ-ПРОЕКТ». Потом вышел «Русский авангард. Эпоха в лицах». Надеемся, что скоро выйдет и третья часть. 

Главной целью было сделать спектакль документальным по материалу. В нем нет ни одного слова, которое было бы придумано. Но это художественное цельное произведение, как любой другой спектакль, а не просто документальная постановка, когда вам сухо передают какую-то информацию, цифры или даты. Мы не ожидали, что этот формат приживётся и будет настолько популярным. Но заложенная в нем идея, когда документальность воплощается на сцене художественными средствами, оказалась удивительно востребована. В «Оттепели» звучит со сцены письмо Юрия Гагарина, зачитывается текст обращения Рудольфа Нуриева, цитируются воспоминания Фурцевой, Хрущёва и других столпов той эпохи.  

Когда мы работали над этой постановкой, мы были свободны и в выборе материала, и в средствах воплощения — у нас не было заранее спрогнозированной точки прибытия. И мы шли, шли, шли за документами и не понимали, когда это закончится. В итоге идеальный финал сам нашел нас. Им оказался 1968 год, год ввода советских танков в Прагу. Оказалась, что именно тут оттепель логически закончилась и как веха в истории страны, и как понятие. Параллельно в голову пришла совершенно чудесная, мне кажется, идея: кто-то должен все эти действия связывать. Это и отличает просто документальный спектакль от художественного: ввод персонажей. Единственные ненастоящие персонажи, которых никогда не было — это четыре подруги и всех зовут Любами.   

Мы молоды. У нас чулки со штопками.

Нам трудно. Это молодость виной.

Но плещет за дешевенькими шторками

бесплатный воздух, пахнущий весной…

Римма Казакова, 1960 г.

А.П.: Почему именно Любы, а не Веры, например? Звучит тоже символично. 

Г.Д.: Мы искали персонажей, которые будут выступать от лица живущих в то время. Оттепель — символ не только перемен, но и молодости, и связанных с ней надежд, ожиданий, любовей… Помните, у Булата Окуджавы: «Надежды маленький оркестрик под управлением любви»? Вот так и появились четыре подруги, наши Четыре Любы. Спектакль идет всего один час, но за это время перед зрителем пролетают 10 лет, поэтому можно наблюдать, как юные герои взрослеют и начинают чувствовать разочарование.   

 «Это эффект оттепели. И это то, чем страдает человек во все времена. Мы все время бежим куда-то, а ведь жизнь такая короткая штука, она в одну секунду может оборваться. Получите удовольствие от того, что у вас сейчас есть. Проживите осознанно каждый свой день!»

А.П.: Почему они его чувствуют?

Г.Д.: После большой тяжелой войны всем хотелось жить! Все искали любое проявление света и радости. И наши Любы не исключение. Они попадают на литературный вечер в Политехническом, где гремят молодые Евтушенко и Вознесенский, они с цветами встречают Гагарина после полета в космос. Эти девушки — образ людей, которые тогда поверили, что после Великой Отечественной, после смерти Сталина можно дышать полной грудью, мечтать и фантазировать о большой свободе. Четыре Любы абсолютно уверены, что так будет всегда. И именно поэтому Любы просто «на эмоциях» пробежались по десятилетию оттепели, а когда остановились, оказалось, что наступили новые времена. Это эффект оттепели. И это то, чем страдает человек во все времена. Мы все время бежим куда-то, а ведь жизнь такая короткая штука, она в одну секунду может оборваться. Получите удовольствие от того, что у вас сейчас есть. Проживите осознанно каждый свой день!

А.П.: На создание творческих работ часто вдохновляют события, которые происходят в мире, и те, которые происходят в личной жизни художника. Вы поставили спектакль об оттепели еще в 2017 году. Что вас вдохновило или заставило оглянуться на 50–60-е годы?   

Г.Д.: Для меня было важно донести нынешнему поколению молодых людей, что к собственной жизни нужно относиться крайне бережно и ценить внутреннюю свободу. Я ежедневно общаюсь с молодежью, слышу её рассуждения, но в действительности этой внутренней свободы часто не вижу, а ведь только свободный человек в состоянии творить и создавать красоту. 

А.П.: Поэтому вы дали свободу выбора актерам этого спектакля? Я читала в рецензиях, что каждый должен был самостоятельно выбрать себе роль и очень подробно изучить персонажа по архивным материалам.

Г.Д.: Да, именно так! Это ИХ роли. Эксклюзивная возможность для актёра смело заявить: эта роль выбрана мной, создана мной, сыграна мной. Именно это позволило выйти в спектакле на особый уровень откровенности, искренности, правды. Именно это позволило воссоздать неповторимую атмосферу живого времени. О спектакле стали говорить в Москве и однажды мы получили невероятный подарок: посмотреть постановку приехала сама Людмила Алексеева. Её персонаж тоже есть в спектакле. Людмила Михайловна — одна из тех правозащитниц, которые настаивали на запрете ввода танков на территорию чехословацкого народа. Она тогда уже была в инвалидной коляске, и мы отвели ей место в центре перед первым рядом. Я безумно волновался и весь спектакль следил за её реакцией. Людмила Михайловна то смеялась, то плакала, то подпевала. После показа она сказала: «Такое счастье, что вы не сделали спектакль-архив. Вам удалось схватить время». Это дорогого стоит — её ответное послание нам. Людмила Михайловна еще долго сидела в фойе театра и не хотела уезжать: «Я не могу успокоиться, потому что шла на какой-то литературный вечер, а попала на спектакль, где вдруг вижу своих друзей, своих врагов, своих знакомых. И они такие и были — настоящие».  

Я люблю вспоминать о таких встречах. После них чувствуешь, зачем живёшь, зачем работаешь!  

А.П.: В спектакле присутствует очень интересный и неожиданный персонаж — дочь Сталина.

Г.Д.: Когда исполнительница этой роли, Армине Тадевосян, сказала, что хочет сыграть Светлану Аллилуеву, я не был уверен до конца, что это вообще нужно. Но она принесла совершенно невероятные материалы и очень серьезно подошла к созданию сценического персонажа. Между прочим, одна из фраз Аллилуевой, которая попала в спектакль, колоколом звучит через года. Она говорит про своего отца: «Подождите! Его еще вспомнят»… Мне кажется, Армине удалось совершить высокий художественный прыжок. Добиться высочайшей документальности.  

У нас с самого начала была установка — никаких шоу двойников, а костюмы и грим исключительно для того, чтобы зритель воспринимал Гагарина — Гагариным, а Нуриева — Нуриевым. Знаковые вещи: прическа, манера жеста или речи, детали одежды. Все остальное создаётся за счёт глубокой актерской проработки без карикатур.

А.П.: Вы сказали, что на создание спектакля вас вдохновило молодое поколение. Значит, оно и является целевым зрителем постановки? 

Г.Д.: Я бы очень хотел, чтобы молодое поколение через этот спектакль познакомилось со своими сверстниками из той эпохи. С теми, кто начал входить в большую жизнь после войны. Посмотрите, какое у них сильное желание жить и творить! Если они нашли в себе силы быть счастливыми и радостными, то в наши дни люди не имеют права говорить, что им что-то не дают. Не пеняйте на окружение, начинайте с себя. 

А.П.: А как вам кажется, люди, которые застали тот период, как они будут относиться к спектаклю? Скорее с ностальгией?

Г.Д.: Это всегда особая часть зрительской аудитории. И радует то, что ни у кого из них не возникало ностальгического экстаза. Я лично и много общался с гостями спектакля после «Оттепели», и радостно, что у многих очень похожая реакция на эту постановку. Чаще всего звучит: «Как вы поймали эту жизнь, в которой вы не жили?» Это очень ценно для меня, как для режиссёра!

А.П.: Главный герой спектакля — воздух. Конечно, его не хватало в России до оттепели. Если проводить параллель с нашей действительностью, но не касаясь политики, в голову приходит ситуация, сложившаяся вокруг пандемии: нам воздуха в последний год, правда, очень не хватает, все мы ходим в масках. А какую связь вы видите между вашим спектаклем и нашим временем? 

Г.Д.: Это очень смешное совпадение. Некоторые так это и восприняли. Недавно у меня брали интервью, и журналистка выдала: «Я читала, что у вас спектакль о нехватке воздуха». Я говорю: «И»? «Так совпало… сейчас маски». Я говорю: «Ну ладно, если вы очень хотите, пишите, что это про маски». Журналистка потом перезвонила: «Ну вы не про тот воздух?» Я: «Нет, я про тот воздух, который дает жизнь. Это не вопрос нехватки кислорода, это вопрос возможности глубокой насыщенной воздухом жизни».  

«…Мне кажется, что для культуры, чем меньше возможностей, чем больше ограничений, тем плодотворнее, потому что художник всё время находится в состоянии беспокойства… речь идет о состоянии духовного голода и состоянии активного проживания своей жизни. Поэтому оттепель должна быть все время, мне кажется…»

 А.П.: А художники — творчество? 

Г.Д.: Примеры людей, которые даже в страшные времена сталинских репрессий в лагерях, в жутчайших условиях продолжали писать книги, сочинять музыку, стихи, показывают, что человек способен преодолевать любые ограничения. За примерами далеко ходить не надо. Андрей Тарковский выпускал свои шедевры именно в то время, когда любой шаг в сторону уже был чреват последствиями. Мне кажется, что для культуры, чем меньше возможностей, чем больше ограничений, тем плодотворнее, потому что художник все время находится в состоянии беспокойства. Знаменитая фраза: художник должен быть голодным, — это не о желудке. Здесь речь идет о состоянии духовного голода и состоянии активного проживания своей жизни. Поэтому оттепель должна быть все время, мне кажется. 

А.П.: Значит, воздух, дыхание свободы, не только основной герой в спектакле «4 Любы…», но и главная идея театра? 

Г.Д.: Да, конечно! Посмотрите на наш театр: он весь белый. Когда сюда приходили дизайнеры и предлагали добавить темные фрагменты в интерьер, сделать черными стены, художественный руководитель театра Евгений Славутин тут же возражал: «Нет, у нас будет открытый театр».  

Помню, когда впервые вошел в зал, у меня был страх и ужас, потому что в таком пространстве абсолютно негде спрятаться. (Смеется.) Но выбор белого цвета Евгением Славутиным оказался нашим манифестом. Мы, даже когда актеров смотрим, так им и говорим: подбираем людей в белое пространство. И такой же принцип выбора не только актеров, но и бухгалтеров, пиарщиков, замдиректора, финансистов, дворников, человека в билетную кассу. Здесь служат люди, которые не серят пространство. 

«…За большой темой смерти у нас стоит жизнь. Поэтому „МОСТ“ — это не просто театр, это такая форма существования, в которой воспевается жизнь во всех ее проявлениях, даже в самых трагических материалах…» 

А.П.: В этом и есть изюминка театра «МОСТ»? 

Г.Д.: Да, белое пространство и открытое состояние.  

Вот пример: у нас идет постановка с трагическим сюжетом. «Дорогой Бог» — спектакль, где умирает маленький ребенок, и шансов на то, что выживет — никаких. Удивительно, но факт: на него стоят очереди в кассе на полгода вперед. Потому что за большой темой смерти у нас стоит жизнь. Поэтому «МОСТ» — это не просто театр, это такая форма существования, в которой воспевается жизнь во всех ее проявлениях, даже в самых трагических материалах. 

«…Театральный режиссер — это очень ответственная профессия. Заразив своей идеей актеров, я должен ею заразить все окружение. Любая идея умирает, если нет энергии…»

А.П.: Что вам больше всего нравится в работе театрального режиссера?

Г.Д.: Это, по-моему, лучшая профессия! Ты всё время в движении — новые встречи, новые темы, идеи, которые будоражат воображение, — колоссальная энергия сотворчества! А еще театральный режиссер — это очень ответственная профессия. Заразив своей идеей актеров, я должен ею заразить все окружение.  Любая идея умирает, если нет энергии. 

Но самое большое счастье — заниматься тем, что ты любишь больше всего, поэтому я — абсолютно счастливый человек. 

А.П.: Читала, что, когда вы приехали в Москву примерно в двадцатилетнем возрасте, сразу прониклись этим городом. Трёхчасовое плутание по московскому метро в первый день приезда нисколько вас не смутило. Наверное, есть определенные места в столице, которые вас вдохновляют или где вы любите бывать, чтобы отдохнуть и поразмышлять о творчестве? 

Г.Д.: Я полюбил Москву с первого взгляда! Что бы там ни говорили, для меня это тёплый город. И в нем самые мои любимые улицы — в районе Старой Басманной и Покровки. Где бы я не жил, какие бы города и страны не посещал, возвращаясь в Москву, я всегда чувствую: здесь мой дом. При посадке самолета каждый раз сверху на неё смотрю с широкой улыбкой. Когда меня спрашивают: «Ты что, разглядываешь пробки на Ленинградке?» — мой ответ всегда один и тот же: «Да, это мои родные пробки. Я их обожаю». 

А.П.: А когда вы последний раз были в Армении?

Г.Д.: Обычно я бываю в Армении два раза в год. Но из-за пандемии этот привычный ритм пока недоступен. Очень надеюсь, что скоро всё придет на круги своя и я снова увижу родину.  

А.П.: А там есть места, которые имеют лично для вас большое значение?

Г.Д.: Я люблю Армению целиком! Каждый её уголок, камушек, дерево. Я горжусь своей родиной и обожаю свой народ. Кстати, в самолете, по дороге в Ереван, я всегда беру места с правой стороны, потому что оттуда при посадке открывается вид на Арарат. А родился я в городе Эчмиадзин. Это церковный центр всех армян, он весь состоит из церквей. Когда я приезжаю в Армению, на следующий же день обязательно туда еду. Потому что в Эчмиадзине, так сказать, моя пуповина. Это место, где я чувствую себя максимально настоящим. 

Знаете, быть армянином — это серьезная ответственность. Я завидую китайцам: их полтора миллиарда, и если из них миллиард ничего не будет делать, никакой катастрофы не случится. А нас всего шесть миллионов по всему миру, и когда хоть один армянин ничего не делает — получается шаг назад. Прилетая каждый раз в Армению, отчетливо понимаешь, что она существует благодаря её особому народу, который тысячелетиями защищал, создавал, творил во благо её процветания. И в такие минуты остро чувствуешь, что ровно тем же самым должен заниматься ты. Вот почему быть армянином — очень большая ответственность и невероятное счастье. 

А.П.: С семьей бывали в Армении?

Г.Д.: Моя абсолютно русская супруга обожает Армению! И, когда мы приезжаем, все мои родственники твердят одно и то же: «Иногда она больше армянка, чем ты»! И я очень рад, что так сложилось: у меня есть два дома. Здесь и там.  

А.П.: У вас есть дочка Маша, которой недавно, насколько я помню, исполнилось 5 лет. Она, наверное, не раз бывала здесь, в театре, может, даже выходила на сцену? 

Г.Д.: Честно говоря, я очень боюсь этого. Она знает, что у нее папа — режиссер, мама — балерина и актриса. Но мы стараемся не навязывать ей свою модель жизни, свой выбор. Если Маша решит стать актрисой, балериной, художником, костюмером и посвятить жизнь театру — я буду только рад, потому что это великолепное место! Но я хочу, чтобы она выбрала сама. А насчёт сцены… Она уже там был! Её мама, на шестом месяце беременности еще играла. 

А.П.: У Маши есть мечта о том, кем она станет в будущем? 

Г.Д.: После посещения Диснейленда моя дочь окончательно решила стать супергероем. И когда я поинтересовался почему, она ответила, что хочет, чтобы на земле всегда было добро. Ей пять лет, и она знает, что будет помогать хорошим людям. А «плохих» людей, считает она, нет — есть люди, которых не любили в детстве. Я счастлив, что в моей жизни есть этот мудрый прекрасный ребенок! 

А.П.: А вы кем хотели стать в детстве?

Г.Д.: Это очень смешно, но, когда мое детское окружение мечтало стать космонавтами или летчиками, я мечтал стать человеком, который постоянно что-то делает для людей. И совершенно неважно что. 

А.П.: Вот так просто?

Г.Д.: Да, я очень люблю людей. И, насколько понимаю, меня тоже любят. Поэтому у меня самая идеальная профессия. 

 «…Театр — абсолютно иррациональное пространство, тут дважды два редко равно четырём…»

А.П.: А если бы вы не были режиссером, то кем бы еще могли стать? 

Г.Д.: Я абсолютно самодостаточный человек: если завтра во всем мире отменят театры, кино и телевидение, я совершенно спокойно могу переехать в деревню, завести корову и курочку, и буду получать удовольствие от этого. 

Но если говорить о других профессиях, в которых я бы тоже получал удовольствие — это или садовник, или повар. Эти профессии очень напоминают мою. Ты создаешь красоту, которая скоро исчезнет. Театр — абсолютно иррациональное пространство, тут дважды два редко равно четырём. 

А.П.: Есть армянские режиссеры, фильмы или актеры, которые произвели на вас большое впечатление, может, вдохновили или повлияли на ваше творчество?

Г.Д.: Конечно, абсолютное потрясение — это Сергей Параджанов. Величайший художник со своим миром и масштабом в целый космос. Конечно, Фрунзик Мкртчян, которого я застал живым и видел на сцене. Это было что-то за гранью понимания. Он играл главную роль в спектакле «Сирано де Бержерак». Хотя… Вот сейчас вспомнил его в роли Сирано и внезапно вопрос возник в голове: «Зачем он клеил нос? У него у самого он такой большой». (Смеется.)

Не могу не упомянуть Шарля Азнавура. Будучи на его концертах, я каждый раз заново понимал, почему он — величайший артист XX века. 

А еще, кстати, есть фильм Эдмонда Кеосаяна — «Мужчины». Если хотите понять, кто такой ереванец, вы просто обязаны его посмотреть. Это идеальный Ереван — там мы все в каждом кадре. А вот главная армянская картина — это фильм Генриха Маляна «Мы и наши горы». В этом фильме раскрывается по молекулам весь наш код ДНК. Когда я подолгу не бываю в Армении, обязательно включаю эту картину, ставлю на телефоне авиарежим и, что бы там ни было, пока до конца не досмотрю, не отвлекаюсь…

А.П.: Какие ваши спектакли ждать в ближайшее время?  

Г.Д.: Совсем скоро состоится премьера спектакля, над который работаю последний год, — «Русская народная почта». Там важная тема, о которой мне хочется поговорить: самоощущение старшего поколения. Тех людей, которые победили в войне, потом строили Советский Союз, а после его распада не знают, кто они, что они и куда им идти. Абсолютное чудо свершилось, когда наткнулся на пьесу Олега Богаева. Это невероятно театрализованные фантазии главного героя.  

Вот так мы с вами перепрыгнули от молодежи к старшему поколению. (Смеется.) Поэтому, если вернуться в начало к разговору об «Оттепели», хочется добавить: ребята, будьте свободны! Этот выбор всегда за вами! 

Журналист, искусствовед Алиса Поплавская