В юности Кругликова увлеклась разнообразными печатными графическими техниками, собственно, интерес к этому виду искусства и привёл Елизавету Сергеевну в Париж. В Европе она в совершенстве овладела старинным гравированием — акватинта, меццо-тинто и мягким лаком. Эксцентричная, склонная к экспериментам, художница с воодушевлением погружалась в мир забытой гравюры, заново открывая тонкость графического искусства и придавала своим работам современное звучание. Отмечу, что творчество Кругликовой в России не очень глубоко изучено и архивы художницы ещё ожидают исследователей.

О поездке в Европу в 1900 году Татевосяна известно из путевых набросков Елизаветы Кругликовой, представляющих юмористический отчёт об этом путешествии. Главный герой эскизных заметок — Егише Мартиросович — изображён как творческий, слегка зажатый и крайне рассеянный художник. Жанр — дружеский шарж. В 11 работах цикла Кругликова последовательно показывает, как Татевосян сначала перепутал поезд, затем потерял и снова нашел в кармане деньги, после чего сконфузился в обувном магазине, и, в довершении всего, был изгнан из Берлинского музея не слишком любезным сторожем.

Написаны эти шаржи карандашами — простым и синим итальянским. Один из рисунков, тот что изображает комичную примерку обуви в европейском роскошном магазине, раскрашен акварелью. Прекрасная эпоха [La Belle Époque. — Прим. авт.] в самом разгаре, издательское дело процветает и стилистика шаржей Кругликовой напоминает иллюстрации европейских журналов рубежа веков. Художница, по сути, интерпретирует в этих рисунках то, что было очень популярно в то время во французской и бельгийской прессе.

Цикл шаржей Кругликовой находится в собрании музея-заповедника В. Д. Поленова и в последний раз выставлялся в 2020 году на выставке в Государственном музее Востока. Событие было приурочено к 150-летию со дня рождения Татевосяна — живописца, названного кураторами одним из значительных мастеров изобразительного искусства конца XIX века – первой трети ХХ века. Многие работы тогда экспонировались впервые, в том числе, и серия Кругликовой.

Рассмотрим работы более подробно.

Два открывающих серию шаржа — «Первые шаги по Фридрихштрассе» и «Татевосян перепутал поезд». Оба написаны карандашами. Первый — простым, второй — синим. В прогулке по Фридрихштрассе фигуры путешествующих художников выполнены в профиль, идущими вдоль витрин, Татевосян с тростью завершает шествие. На втором шарже Александр Киселёв бежит за поездом, в который по ошибке сел Татевосян, в то время как сама Кругликова озадаченно стоит на перроне, окружённая со всех сторон саквояжами и чемоданами. У всех рисунков — соответствующие ситуации подписи и диалоги. В правом нижнем углу — буквы ЕК — сигнатура Елизаветы Кругликовой.

Правый шарж, раскрашенный акварелью, наиболее проработан из всей серии. Линии — чёткие, есть развитие динамики складок, а из цветов — охристый, терракотовый, сине-зелёный, розовый и коричневый. Изображена сцена в обувном магазине. В центре композиции — художник и продавщица, помогающая художнику обуть штиблет. Надпись рассказывает о смущении Татевосяна, не привыкшего к тому, чтобы его обувала дама. Татевосян напряженно отталкивается от банкетки, как бы сопротивляясь всей своей позой неловкой ситуации, в которой оказался. Пара прохудившихся ботинок валяется на полу — Кругликова показывает зрителю, что эта покупка — не роскошь, а необходимость. Сама художница и Киселёв здесь предстают в роли созерцателей, образуя задний фон. Центр композиции — ромбовидной формы, если очерчивать линии по верхним точкам фигур героев, что создаёт вращение. Кассирша, написанная пунктирно, как бы сливается со стеной, но смотрит доброжелательно, с теплой улыбкой, на милого и очень смущённого посетителя. Слева мы видим прямоугольник стены, в которой угадываются слабо намеченные карандашом полки с обувью, выполненные плоскостно, без перспективы. Справа — ещё один прямоугольник — зеркало, в котором отражается спина Татевосяна, замыкая всю композицию.

На выставке в Музее Востока осенью 2020 года этот шарж был размещён кураторами в самом центре экспозиции как формообразующий.

Седьмой и восьмой шаржи. Продолжение темы комичных ситуаций, в которых оказывается армянин за границей. Так, на улице, в закусочной случается недоразумение, когда героям подают не ту еду, которую они заказали. Татевосян в кепке уже с аппетитом ест — за столиком слева. На платье одной из дам — следы бытования, по всей видимости, пятно туши или какой-то краски.

Карандашный рисунок справа — ещё одно посещение Татевосяном магазина в Берлине. На этот раз одежды. Озадаченный художник, который, вероятнее всего, не знает немецкого языка, стоит слева, а продавец, держащий в руках штаны, интересуется у сидящей на стуле дамы, какие застёжки предпочитает господин. Абсурдность сцены завершают сами брюки, стоящие колом — они монументальны, словно бы отлиты из гипса.

Девятый и десятый шаржи. Приключения продолжаются. Татевосян и товарищи посещают Берлинский музей, где попадают в зал Древнего Египта. Заходящими в гробницу их застаёт музейный смотритель. Кругликова изображает эпизод, когда служащий уже схватил Татевосяна за ворот сюртука и тащит армянского живописца из похоронного сооружения обратно в этот бренный мир. Усиливает комедийность ситуации ступня художника, наступившая на подол юбки Кругликовой, уже зашедшей в погребальную камеру. Сфинкс искоса поглядывает на наших героев, растянув губы в издевательскую улыбку. Рисунок справа, сделанный синим итальянским карандашом, — сцена отдыха героев в парижском отеле.

Одиннадцатый шарж называется «Декабрь в Париже. Ура!». Это завершающая работа серии — как рисунков, так и годового цикла. Герои схвачены Кругликовой во время застолья. Возможно, отмечают Рождество, а может быть это одна из череды парижских вечеринок. Татевосяна на этом шарже не видно, зато есть несколько новых лиц — дамы. Возможно, изображена снятая Кругликовой мастерская на улице Буассонад, которая была русским культурным центром — здесь художница не просто работала и жила, но и создала салон, принимая толпы знакомых и незнакомых посетителей, причем не только художников, но литераторов, мыслителей, политиков. Позднее, в десятые годы XX века, в своей мастерской она стала обучать гравюре студентов Academie de la Palette, а у российских художников стало почётным и даже вошло в моду приезжать к Кругликовой — изучать ремесло. Офорт под началом Елизаветы Сергеевны осваивали М.А. Волошин, М.А. Добров, К.Е. Костенко, И.С. Ефимов, Н.Я. Симонович-Ефимова, Л.В. Шапорина, В.П. Белкин, Н.А. Тархов и многие другие русские художники. Возможно, обучался офорту у Кругликовой и Татевосян, но это гипотетическая информация, так как Егише Мартиросович не занимался графикой, отдав предпочтение станковому искусству. К слову, с коллегами по Московскому училищу живописи и зодчества Елизавета Сергеевна тепло общалась всю жизнь, сохранив чувство цехового единства.

В последних работах цикла о Татевосяне, возможно, отразились детали жизни самой Елизаветы Сергеевны. В 1895 году она уехала в Париж и надолго обосновалась там, периодически приезжая в Россию и публикуя в русской печати статьи о французской жизни и о своих путешествиях по регионам Франции. В Париже она много училась — не только в Академии Коларосси, но и в студии А. Витти. Те работы, о которых рассказано в данной статье — лишь штрихи большого творчества, так как Кругликова была профессионалом редких типов гравюры. Она начала работать в графике в то время, когда цветной офорт уже перестал быть новинкой и получили распространение самые различные его технические модификации. Но ей было скучно делать как все. Вместо многодосочной печати она отдала предпочтение цветной с одной доски, что впоследствии привело её к возрождению забытой техники монотипии. Елизавета Сергеевна вспоминала: «Благодаря тому, что я всегда сама печатала свои офорты, я приобрела навык печатания. Печатая цветные эстампы не только с акватинты (всегда с одной доски), но и с vemis-mou, на которых был протравлен только рисунок, а, следовательно, различные краски приходилось намазывать на гладкие места, мне пришло в голову обойтись и без протравленных линий при исполнении эскизов и этюдов».

Так получилось, что ей не удалось после революционного переворота уехать обратно во Францию. В России она нашла себя как педагог. Профессор Кругликова преподавала офорт на полиграфическом факультете ленинградского ВХУТЕМАСа, став основательницей ленинградской офортной школы, повлияв и на офортистов Москвы.

В 1938 и 1939 годах художник М. Нестеров создал два портрета Елизаветы Кругликовой, первый был признан очень удачным и сразу же был приобретен Третьяковской галереей, второй был куплен Русским музеем. Он писался в Москве, где Кругликова гостила у художницы Н.А. Северцовой в квартире её покойного отца А.Н. Северцова. Эскиз второго портрета был написан в Колтушах.

Елизавета Сергеевна Кругликова скончалась в 1941 году в Ленинграде в возрасте 76-ти лет и была похоронена на Литераторских мостках петербургского Волковского кладбища. Татевосян ушёл из жизни пятью годами ранее в Тбилиси.

Сейчас, когда начало XX века от нас разделено более чем сотней лет, а о творцах Прекрасной эпохи мы предпочитаем знать из энциклопедий, биографий и каталогов картин, серия шаржей Елизаветы Кругликовой представляется весьма ценным материалом для узнавания художников и времени, в котором они жили. Комичные рисунки разбавляют монументальный пафос, которым обрастают имена мастеров по прошествии столетий. Разбив стереотипы через смех, мы узнаём как о Татевосяне, так и о Кругликовой самое важное — они были друзьями, единомышленниками. Они были живыми людьми, а не застывшими формами на полотне. Кругликова — эксцентричной, дружелюбной и смешливой, а Татевосян — скромным, неприспособленным в быту, но обладающим по-кавказски закалённым мужским характером.

Арт-журналист, искусствовед Ольга Казак