Лет в пять или шесть я впервые увидел Киевский вокзал. Поезд, на котором ехали мы «на Украину» - так тогда говорили - с дедушкой Макаром и бабушкой Мариной, звался в простонародье киевским. По нему пацанвой мы у себя в Нижнедевицке ориентировались, когда гнать коров домой на обеденную дойку: подходит по высокой насыпи на первый путь киевский - значит, пора.

Билеты покупали в окошечке с открывающейся маленькой дверкой у близкой подруги моей матери кассирши тёти Дуси. Она тогда ещё спросила деда: «К кому ж это вы на Украину-то, Макар Павлович?..» «Сына Тишку попроведать надоть, - пояснил кассирше дед, - он у меня в тамошнем колхозе скотину лечит».

На родной станции Нижнедевицк, после полудня, мы погрузились в вагон, а на другой день перед обедом уже разглядывали Киевский вокзал. Запах у него был какой-то особенный, с привкусом романтики дальних дорог и ещё чего-то необычного. Глазея по сторонам, впитывал диковинности увиденного.

Наш любимый привычностью деревянный станционный вокзал, если верить надписи на металлической табличке, построенный в 1898 году, освещался в ту пору керосиновыми лампами, а тут роскошь-то какая – огромные шаровидные светильники! На привокзальной площади - трамвайное кольцо. Трамваи, повизгивая колёсами и позванивая, плавно и как-то многозначительно разворачивались. Точно такие тогда были и в Воронеже.

Из первой поездки на Украину, хотя и мало, но кое что запомнил. И навсегда остался во мне певучий голос улыбчивой тётки Розы, жены Тихона: «Сидай, будэмо исты. Бай дюже, яка гарна», – новые слова вводили меня в украинску мову стремительно и без всякого обучения.

- Шо, шо ты казав? - переспрашивала тётка Роза, когда я невольно вставлял в свою речь украинское слово.

Здесь я познакомился с ещё одним дядей – Петром. Он отсидел срок и сошелся с украинкой из этих мест Марией. Приехал же сюда он из России первым, позже пригласив брата Тихона. Не хотел, видимо, позорить в деревне отца и моего деда своей прошлой ошибкой – уехал с глаз подальше. Работал машинистом узкоколейного паровозика на сахарном заводе.

Как-то показывал мне свой паровозик. На улице тридцатиградусная жара, а в кабине у топки - все шестьдесят. Изо дня в день – кипение в аду. После работы, повечеряв, лез в круг месить ногами глину. Жена Мария мазала сарай. Покуда «вин робыв» и на паровози и в кругу глины, с длинного его носа сбегали и падали наземь большие капли пота.

- Тяжка ты, глиняная праца, - влезая в круг, приговаривал дядько Пётро. Тихону как-то сказал, показывая на меня: «Дывись, який хлопец вымахал, я уезжал, он тики титьку дудолил. Як времечко штримаэ». Это он отсчитывал по мне бег времени на чужбине.

Дядья говорили-размовлялись на смеси украинских и российских слов, перевирая и те и другие. Потом уже говорить на каком-то одном языке они не могли.

Через «долину» по огородной тропке приходила маленькая пожилая женщина – тёща дядьки Тихона. Завидев «ридну маты», морщился: «Счас заспивае, як ей важко». Но звал- величал маму, как требует народный обычай, только на «вы».

Уходил на работу со своим ветеринарным чемоданчиком даже летом затемно, приходил где-то часов в десять завтракать, принося на себе запахи лекарств и скотины. Отдыхал на досках крашенного в синий цвет диванчика, «вытягнув ратицы» и подрёмывая часа два, а то и три. И уходил опять до позднего вечера. По соседним сёлам ездил на рессорной двуколке. Говорил: «Пийшов конякой до…». И называл село: «чи до Манькивки, чи до Саботиновки, чи ще як».

Так и жили мы в одной стране: и русские, и украинцы, и ещё много какие народы и народности.

    Рельсы и рейсы,
                  столбы и вокзалы,
    Люди в вагонах
                  с горилкой и салом.
    Звякнет стыками
                  стайка стаканов:
    Там полустанок,
                  тут полустанок…
    Державно протопчут
                  весом колёса:
    Туда к дядьям,
                  а оттуда к крёстной.
    Хрустят позвонками
                  составы от веса:
    С хлебом по рельсам,
                  с лесом по рельсам.
    Рельсы в Воронеж,
                  в Киев рельсы,
    Явью и сталью,
                  одним интересом.
    Редко промчится
                  мимо порожний:
    Воронеж – Киев,
                  Киев – Воронеж…

На Украину ездил часто, но особо запомнилась поездка на свадьбу к Тихонову старшему сыну. Двоюродный брат мой Сашко лет на шесть меня моложе, учился тогда в Белоцерковском ветеринарном институте. По приезде я тихонько спросил Тихона о причине такой спешки.

– Авансировала невеста хлопца, вот и погнали галопом, - ответил дядька.

Дом культуры был полон. Жених в чёрном и невеста в белом. На сцене стол под тёмно-красной бархатной скатертью, кругом цветы. В торжественной тишине мягким женским голосом полилась-зазвучала чистая украинская речь: «Шановний Саша, шановна Валя…», - так вроде бы запомнилось. До чего же мягок, чист и выразителен язык! Гости полезли за платочками, заслезили, засморкались чувственно, вкушая мёд пожеланий.

На улице не удержался, спросил тётку Розу: «А на каком языке предпочитают у вас читать книги?». «А всё на русском, - ответила она. В селе знает украинский язык директор школы. Может, ещё кто… На украинском труднее понимается».

Даже в глубинке говорят на диалекте – смеси украинского и русского. Тихон легко читал и понимал газеты на украинском, растолковывал непонятные мне слова, но говорить продолжал на «варварском» наречии. В последние приезды украинским языком я уже не пользовался. Роза Яковлевна спросила о причине. Я пожал плечами, потому что и сам не знал почему — сместилось что-то в душе, и всё тут.

После разора девяностых и Украину постигли упадок и обнищание. Повалилась по деревням уличная городьба. Хаты свои хохлушки белить по весне в разные цвета перестали. Облупились они, стали похожи на русские избы в глухих деревнях нерадивых хозяек.

Я тогда пересекал Украину в последний раз на автомобиле маршрутом: Воронеж – Курск – Киев – Одесса – Николаев – Днепропетровск – Харьков – Белгород – Воронеж. В Киеве посоветовали попытаться заправить бензином машину в Умани. В Умани добыл десять литров горючего. Там тоже посоветовали, и пошла езда… на советах. Дядя Тихон Макарович хоть и постарел, духом не падал, много шутил, вроде бы и не произошло никаких разделов и разладов.

На подъёме от речушки Ятрань остановил гаишник, заходил кругом, запричитал, прежде чем оштрафовать: «Як вин раскатывся, як вин…»

Хохлы неслись мимо - не нарушали, а вот москаль даже ползком взял и нарушил! В Одессе уже тогда движение было таким, как у нас сегодня, с большим количеством иномарок. Выехал на окраину в мокрой от пота и волнения рубахе. После Одессы на крохах бензина и «советах» кое-как дополз до Белгорода. И только заправившись «сколько надо» в Белгороде, с каким-то надрывом облегчения ощутил: дома я, в России. До-о-ма!..

Надвигались времена односторонней «холодной войны»: это и украинский голодомор, устроенный, по мнению новых властей, москалями, и исторические несправедливости влияния востока на тяготеющих к западу украинцев. Везде втолковывали молодёжи и детям в школе, что кормить москалей бедные украинцы уже просто замучились… Сегодня укры (изобретение украинских историков) ночами снятся украинским детям, нашептывая им, что корень у украинцев един с арийцами, а не какими-то там кочевниками-скотоводами и земледельцами. И вселяется в детские души восторг превосходства и над этими русскими, и над «сбродом» из Донецка и Луганска.

Два моих племянника и племянница служат в украинской армии. Племянница даже после университета пошла рядовой, племянники — один майор, второй – подполковник. Один в разведке, другой – в связи. После хорошей чарки горилки задал я им как-то вопрос в лоб: «Есть ли в украинской армии оперативные разработки в отношении России как в отношении вероятного противника?» Хлопцы побожились дядьке: нет! Есть только экономические предположения.

Это родственники по линии моей матери. Отцовы же сёстры – мои тётки – уехали в начале пятидесятых на Донбасс. С невероятными трудностями там они обустроились, освоили шахтёрские профессии, нашли мужей - таких же русских переселенцев, и стали давать стране угля. Проблем с языком и обычаями не было. Хорошо зажили, вырастили детей, для которых места эти стали от рождения родиной. Других мест они просто не знали, потому что в гости в Россию наведывались редко, некоторые не приезжали вообще.

Внуки и внучки сестёр отца сегодня воюют с внуками и внучками моих дядьёв по матери… Как же это так, а? В Рамони на рынке разговорился с пожилым кавказцем, торгующим саженцами винограда. «Откуда родом?» - спрашиваю. «Армянин», - отвечает.

- А я в Грузии служил в армии, - говорю, - в Армении бывал на учениях.

Армянин согласно кивнул головой:

- Нет на земле плохих народов, все народы хорошие; и грузины, и армяне, и украинцы, и русские... Есть плохие руководители — они людей и стравливают, - сказал старый рамонский армянин.

Та осень, когда я последний раз был на Украине, измучила жарой. А у Олександра Тихоновича (так зовут-величают его теперь посетители) непререкаемый авторитет и признание первоклассного ветврача, но с летним душем проблемы.

Нашёл я в его закромах большущий бак и решил сам сделать летний душ, да вот беда – нет рабочих брюк. Сашко вынес мне камуфляжной расцветки штаны. Пробую. Так ничего, но в поясе великоваты. Сам Сашко и его дети мелкокостные.

- Это мой подполковник в США с американским офицером портами поменялся,– пояснил Сашко.

- И шо ж вин там робыв? – неожиданно для себя перешёл я на украинский. И только потом понял, почему перешёл на украинский: за державу, за Украину обидно стало!

Племянница Аня и четырёхлетняя Вика приехали из Луганска в начале июня. Ходили мы в один из дней по рамонскому вещевому рынку, когда вдруг послышался низкий нарастающий гул пролетающего самолёта. Никто на этот гул не обратил внимания, только маленькая Вика закричала пронзительно громко и тревожно: «Мама, самолёт!» Этот ребёнок уже успел повидать войну.

Александр Мальцев
п.Бор, Рамонский район Воронежской области