Актриса, телеведущая Сати Спивакова в эфире Sputnik Армения рассказала о релизе своей книги на армянском языке, поделилась мнением о роли искусства и отношением к нынешней Армении.

В книге, как и в программе, которую ведет Спивакова на телеканале "Культура", представители сферы искусства обсуждают классику, делятся историями из своей жизни и творчества. Среди гостей программы были такие именитые артисты, как Майя Плисецкая, Родион Щедрин, Алла Демидова, Фанни Ардан, Валентин Гафт, Андрей Кончаловский и многие другие. Сегодня нам выпала возможность поговорить и с самой Сати Спиваковой. Беседовал Карен Аветисян.

 — У нас есть прекрасный повод для беседы: ваша книга "Нескучная классика" вышла в свет и на армянском языке.

— Очень оригинально перевели название, потому что "нескучное" на армянском "Ոչ ձանձրալի դասական" звучало бы тяжеловесно, а так перевели "Իրական դասական" (дословно "настоящая классика" – ред.)

— А классика тоже ведь бывает скучной?

— Все зависит от того, как она подается, и кто ее исполняет. Если это не очень глубокий или не очень талантливый музыкант, который не может эту классику оживить и наполнить жизнью, красками, она может быть и скучной.

— А для вас есть "скучноватые" композиторы?

— Есть, на мой вкус, вторичные. Говорят, Сальери был выдающимся и, в свое время, даже более известным, чем Моцарт. Его на Западе сейчас много исполняют, но для меня это, например, вторичная музыка.

— Как бы Вы определили понятие "классика"?

— То, что проверено временем и оказывается сильнее времени. То, что со временем приобретает новый смысл, обретает значимость и не устаревает. Тенденция - будь то в искусстве, технологиях или быту, может потерять актуальность.

— Но понятие времени ведь тоже относительно. Нельзя говорить о каком-то конкретном отрезке, после которого что-то по определению становится классикой.

— На мой взгляд, если книга, памятник, роман, произведение архитектуры или что бы то ни было спустя 20 лет продолжает вызывать интерес - становится классикой.

 — Книга вышла в 20-ом году, верно?

— Я ее давно готовила и, как говорят, не было бы счастья да несчастье помогло. Был коронавирус [пандемия], мы с супругом оказались в заточении в квартире в Москве, и я поняла, что у меня лежат бесконечные расшифровки и есть редактор Елена Шубина. Я решила отобрать только те интервью, в которых беседовала один на один. Книга лежала “разобранная”, и надо было написать предисловие в виде эссе.

Я заставила себя делать минимум три главы в день. Закончена она была весной 20-го года, а вышла в октябре, когда я все-таки заболела коронавирусом. Это было психологически тяжелый период: шла война в Арцахе, я сидела дома одна, супруг был на гастролях. Именно тогда мне и принесли первый экземпляр. И тогда же в беседе с моим другом Рубеном Ишханяном решили, что сразу переведем книгу на армянский.

— С кем бы Вы могли побеседовать, но так и не успели, и о чем сильно жалеете сейчас?

— Удивитесь, но я не успела побеседовать с человеком, которого очень близко знала, с которым очень дружила — с Мстиславом Ростроповичем (всемирно известный виолончелист – ред.) Так получилось, что ни с ним, ни с Галиной Вишневской (оперная дива, жена Ростроповича – ред.) не успела.

Я мечтала сделать программу с Геннадием Рождественским. Наверное, не получилось по некоторым личным обстоятельствам, хотя я думала, что эти самые “личные обстоятельства” можно оставить за пределами студии. Но… не получилось.

Дело в том, что первой супругой Владимира Спивакова (всемирно известный дирижер, супруг Сати Спиваковой – ред.) была пианистка Виктория Постникова, которая в свое время ушла от него к Геннадию Рождественскому (музыкант, первый дирижер из СССР, работавший в Европе – ред.)

Она - потрясающая пианистка, ну а Геннадий Николаевич был потрясающим дирижером и большим интеллектуалом. Мне было очень жаль, что личные обстоятельства даже спустя столько лет сыграли свою роль. Хотя я уверена, что все житейское проходит, и остается личность, остается талант.

Наверное, еще есть много людей, таких как Азнавур (всемирно известный французский шансонье армянского происхождения - ред.), к примеру, которого я тоже не смогла "заполучить" для программы.

 — В вашем послесловии есть фрагмент, где вы рассуждаете о финале "Прощальной симфонии" Гайдна, о свече, которая гаснет под скрипичную музыку "последней надежды". Вы считаете, что искусство должно обязательно оставлять надежду, или же безысходность имеет такое же право на существование?

— Хороший вопрос, но сложный. Dum spiro spero - пока живу - надеюсь. Функция искусства — нести надежду. Мы сталкиваемся с таким количеством безысходности, когда, казалось бы, нет никакой надежды. В вдруг она появляется! И, казалось бы, с теми испытаниями, которые выпадают на долю каждого человека и человечества в целом, жить нельзя, но ты просыпаешься и живешь. У меня внутреннее убеждение, что искусство — это единственное, что может нести утешение и надежду, и единственное, что переживет всех нас.

— Владимир Теодорович и Вы всегда были рядом с Армений в дни невзгод и трагедий еще до начала эпохи независимости, начиная с землетрясения (Спитакское землетрясение 1988 года – ред.) Какой вам видится нынешняя эпоха?

— Мне сложно сегодня об этом говорить, потому что я люблю говорить предметно и о вещах, которые не только чувствую, но и понимаю. В последние годы моя жизнь сложилась так, что мне сложно оценивать эпоху. Я обещаю наверстать упущенное. За последние годы работа обрушилась на меня лавиной и впервые, приезжая в Ереван, я, с одной стороны, чувствую себя как дома, а с другой – будто я приехала в очень дорогое мне место, но как гость. Сейчас есть деловые предпосылки к тому, чтобы бывать в Армении чаще, и если мы встретимся через полгода, я смогу об этом говорить.

— Давайте на это надеяться.

— Давайте!